К счастью, тогдашний комендант Сан-Франциско дон Жозе Аргуэльо оказался человеком, близко принявшим и понявшим бедственное положение русских на северных островах побережья. Да к тому же и камергер пришёлся ему по душе: образован, обходителен, дипломатичен, знаток многих языков, благороден и умён. Николай Петрович был принят всей семьей коменданта, в доме которого он часто стал бывать. Но особенно он, прямо таки, очаровал юную дочь дона Жозе Аргуэльо Кончиту. Она, можно сказать, с первого взгляда влюбилась в русского гостя их дома. Резанов тоже не остался к ней равнодушен и в своих ухаживаниях зашёл так далеко, что Кончита стала просить своих родителей позволения выйти за него замуж. Николай Петрович в беседах с Кончитой и её роднёй поведал о том, что ему идёт уже сорок третий год, что он вдовец и что в Петербурге у него остались дети — сын Петр и дочь Ольга. Но всё это никак не остановило влюблённую юную испанку и она, уговорив родителей и братьев всё же настояла на обручении, которое и случилось в крепостной церкви. Только вот свадьбу пришлось отложить до лучших времён: Кончита была католичкой, а жених — веры православной. Местные католические священники-миссионеры согласие на брак давать отказались и потребовали для сего дела разрешения самого папы римского. Сам же Резанов должен был просить согласия на брак с католичкой у государя императора Александра. Николай Петрович — человек долга и чести, пообещал своей возлюбленной Кончите и всей её семье поспешить в Петербург за разрешениями и с ними вернуться сюда через два года. На том и порешили. Надо ли говорить, что трюмы «Юноны» были загружены рогожными мешками с разным зерном, бобами, горохом, солью, бочками с салом и солониной: всем, чем была богата обильная и плодоносная калифорнийская земля. Проводить в обратный путь на север русский корабль вышли на берег бухты почти все обитатели форта Сан-Франциско и, конечно, вся семья коменданта Жозе Аргуэльо. А когда «Юнона» стала удаляться всё дальше и дальше от причала, то все, прощаясь, махали ей руками, шапками, платками.

Николай Петрович Резанов, стоя на палубе, тоже прощально махал флотской, с лакированным козырьком, фуражкой и всё глядел и глядел на свою невесту, стоявшую в толпе и машущую ему белым платком, который был виден даже тогда, когда люди на берегу, а вместе с ними и Кончита стали почти неразличимы. И слёзы были на его глазах. То ли от морского ветра, наполнившего паруса «Юноны», то ли от долгого смотрения на отдалявшийся берег и на стоявших там людей. Иван Александрович Кусков помнил до сей поры даже слова про Кончиту, сказанные Резановым при воспоминании о своём походе в Калифорнию: «Кончита мила, как ангел, прекрасна, добра сердцем, любит меня, я люблю её и плачу о том, что не скоро её увижу, да и увижу ли когда-нибудь?!»

…Выйдя из бухты Сан-Франциско в мае, «Юнона» пришла в Ново-Архангельск в июне, где Резанов и вся команда корабля увидели страшную картину: обитатели крепости еле передвигались, были измождены до худобы от постоянного недоедания. За время, что Резанов был в Калифорнии, здесь от цинги и голода умерло много зверобоев-промысловиков, алеутов и русских. Да сколько ещё лежало больных и недужных по домам и казармам. Казалось, что в Ново-Архангельске жизнь замерла в ожидании чего-то необычного, страшного и неизбежного. Но спасение пришло с «Юноной» и люди, из тех, кто мог ещё держаться на ногах во главе с правителем Барановым, заметно повеселев, помогали выгружать из трюмов судна продукты, которых они уже отчаялись дождаться. Так, уже в который раз, Николай Петрович Резанов спас насельников Ново-Архангельска от голода и болезней и стал для них земным ангелом-хранителем. А потом были многие и долгие разговоры с камергером Резановым о будущем русских владений в Америке, которые он не мыслил без Калифорнии. На обратном пути к Аляске камергер отметил, что севернее Сан-Франциско нет испанских крепостей, а, стало быть, по мысли Резанова, та земля ничейная и на ней необходимо построить русскую оседлость. Засеять там поля ячменём и пшеницей, на огородах выращивать овощи, а на зелёных и бескрайних пастбищах заниматься скотоводством. Тогда население русских крепостей на берегах и островах Аляски навсегда забудут о голоде.

А ещё, как помнилось Кускову, Резанов сокрушался о том, что русские люди не пришли в сей благодатный край раньше и говорил, что если бы правительство России следовало мыслям Петра Великого и укреплялось из года в год на американских берегах, спускаясь на юг по побережью, то никакой Новой Испании никогда бы и не существовало, а была бы Русская Калифорния — земля российского владения. И он пообещал правителю Баранову, что непременно напишет о строительстве русского форта в Калифорнии самому министру коммерции и своему тёзке графу Николаю Петровичу Румянцеву, а ежели придётся встретиться с государем, на что он надеялся, имея в мыслях свои дела, то скажет ему о том же. Но Баранову, говорил он, не стоит долго ждать разрешительных бумаг из Петербурга, а надо самому готовиться к строительству новой оседлости, подобрав, конечно, на том океанском берегу подобающее для поселения место. С тем и отплыл Резанов вскоре тёплым июльским утром в Охотск на бриге «Мария», торопясь в Петербург. Правда, перед самым отплытием отправил он своих лейтенантов Хвостова и Давыдова к Южному Сахалину на «Юноне» и тендере «Авось», куда, по рассказам мореходов компанейских, пришли японцы. Он приказал офицерам корабли незваных пришельцев в губе Анива сжечь, а самих японцев отправить на их остров Хоккайдо и наказать строго, «чтоб никогда они Сахалина, как российского владения, посещать иначе не отваживались, как приезжая только лишь для торга». Сие действие касалось и островов Курильских, называемых им Курилороссиею.

После сего Кусков и Баранов ничего о камергере Резанове долгое время не знали и не ведали, пока летом следующего, восемьсот седьмого, года Сысой Слободчиков не пошёл с пушным товаром в Охотск. Там-то и узнал он о судьбе Николая Петровича Резанова от сибирских купцов и служащих компанейской конторы. Те сказали, что в Охотск с Аляски Резанов приплыл из-за каких-то приключений только в октябре и, не задерживаясь, отправился в Якутск. Сперва дожди, а потом морозы заставили Резанова лечиться там недели с две. Его уговаривали остаться и переждать непогоду, но он никого не хотел слушать и отправился дальше верхом на лошади. Дорога была трудна и опасна, но камергера ничего не могло остановить. Совсем больным он добрался до Иркутска и задержался там на несколько дней. Говорили, что везде знатного путешественника встречали с почестями, а в Иркутске Николая Петровича навестил сам генерал-губернатор Сибири Иван Борисович Пестель.

Едва оправившись от болезни, Резанов по приглашению иркутских чиновников, купцов, военных и просто горожан стал бывать на званых обедах, ужинах и балах. А потом и сам устроил прощальный ужин на триста человек, в благодарность всем, кто оказал ему гостеприимство в этом городе. То же было внимание к нему и в других городах на многотрудном пути камергера по морозной и снежной Сибири. Хотя Резанов надолго больше нигде не задерживался и всё время стремился в путь.

Но добраться ему суждено было только до Красноярска. Перед самым городом на скользком спуске дороги Николай Петрович упал вместе с лошадью и ударился головой о придорожный камень-валун. Сей случай остановил жизненный путь камергера Резанова. В Красноярске Николай Петрович первого марта восемьсот седьмого года окончил свои земные дни и погребён был там при соборной Воскресенской церкви.