Ричард прислонился щекой к ее колену и тут же забылся тяжелым сном.

Он понятия не имел, как долго спал, но проснулся в кромешной тьме. Половина тела онемела от холода, а раненая рука пульсировала, словно внутри бил барабан. Его щека прижималась к теплым ногам любимой женщины, и это искупало все остальное.

– Все будет хорошо, – бормотала Дженевив.

В памяти Ричарда всплыли яркие картинки: Фэрбродер с пистолетом и веревкой в руке, поскуливающий Сириус, гадкая ухмылка Гринграса, черное отверстие в стене…

– Свеча догорела? – хрипловато спросил Ричард, повозившись, чтобы размять затекшие конечности.

– Я затушила ее из экономии. Правда, у меня есть вторая, но лучше и эту поберечь.

Дженевив немного сдвинулась, поскольку ее ноги тоже затекли, – и руку Ричарда пронзила резкая боль. Он стиснул зубы, чтобы не застонать.

– Это разумно, – удалось ему сказать.

– Как ты себя чувствуешь?

Ричард осторожно сел, ощупал камни здоровой рукой и прижался спиной к стене позади.

– Лучше, чем можно было ожидать. – Это было правдой, поскольку отдых немного восстановил его силы. – Видимо, сон на твоих коленях целебный.

– Жаль, что мои ладони не способны сдвигать каменные глыбы, – мрачно откликнулась Дженевив.

– Где Сириус?

– Какое-то время возился возле нас, зализывал раны. Потом куда-то ушел. Я звала его шепотом, но он не отозвался.

– Он не заблудится, даже если нашел путь в подземелье. Кроме того, у собак прекрасный нюх.

Они посидели молча, изнывая от невозможности сделать хотя бы что-нибудь.

Дженевив зажгла огарок свечи.

– Давай осмотрим стену, вдруг где-то можно расшатать камни.

Ричард вздохнул.

– Ты видела надгробье, которое лежало возле часовни? Он сначала перекрыл выход и лишь потом завалил камнями. Фэрбродер – гадкий тип, но точно не глупец. Он замуровал нас так, что изнутри разобрать завал невозможно.

– Ты прав.

Дженевив поникла головой, и Ричард схватил ее за руку, жалея, что говорил так мрачно.

– Позволь прикасаться к тебе, милая.

Хмурые морщинки на ее лбу разгладились.

– Прекрасная мысль. Чем еще заняться среди скелетов и призраков? – Она внезапно лукаво улыбнулась. – Это грохочут кости или стучит мое взволнованное сердце?

Ричард тихо рассмеялся. Он уважал ту храбрость, с которой держалась его любимая. Любая другая оплакивала бы свою горькую участь, билась в истерике, но не Дженевив!

– С тобой романтично даже в склепе, – похвалил он.

– Уверен? Еще скажи, что ты ни о чем не жалеешь, – скептически заметила Дженевив. – Меня, например, ужасно злит, что в довершение ко всему лорд Невилл заполучил подвеску. Как будто ему было мало уморить тебя и меня.

– Подвеска? – удивился Ричард. – Это уж точно меньшая из потерь.

– Твое спокойствие похвально. А ведь именно из-за этой проклятой вещицы мы с тобой оказались здесь.

– Плевать на подвеску, – пожал плечами Ричард.

– Ты так стремился получить ее и так внезапно утратил к реликвии интерес. Как если бы вдруг узнал правду… – Дженевив осеклась и уставилась в стену.

– Какую правду?

– Какую? – Глаза девушки забегали. – Ну, например… – Она отчаянно пыталась придумать правдоподобную версию, но ничего не шло на ум. – Например, что золото не стоит человеческой жизни.

– Так, милая, рассказывай, в чем дело.

– Я имела в виду, что добыча лорда Невилла не столь велика.

– Ты что-то от меня утаиваешь.

Она поджала губы, поймав его тревожный взгляд.

– Ну ладно… – Помолчав, Дженевив спросила: – Помнишь, я сказала, что моя статья станет настоящей сенсацией?

Ричард медленно кивнул, не понимая, куда она клонит.

– Так вот, я совершила настоящее открытие. Подвеска Хармзуортов – известная фамильная реликвия, старинная, с историей, хранящая традиции…

– И весьма дорогая, – добавил Ричард.

– Да. Весьма дорогая… подделка. – Дженевив ослепительно улыбнулась.

Ричард уставился на нее полными ужаса глазами, а затем начал хохотать.

Дженевив смотрела на него в изумлении. Она не знала, что означает этот раскатистый смех. Быть может, это шок от ее сообщения? Или неверие? Или горький смех разочарования?

Годы поисков, мечта и надежда заполучить реликвию… И что теперь?

Ричард хохотал, подтянув колени к груди, чтобы не свело живот. Из глаз текли слезы, но он уж точно не выглядел несчастным.

Дженевив поняла: это смех облегчения.

Откуда-то из глубины ее души поднялись слова, которые она вовсе не собиралась произносить вслух, и вырвались наружу, словно канарейка из клетки:

– Ричард, я так люблю тебя!

В ту же секунду она зажала рукой рот, но слова уже нельзя было вернуть обратно. Унижение охватило Дженевив. Чувствуя себя глупой курицей, она вскочила и зашагала к лестнице, куда почти не доставал свет свечи.

Смех Ричарда оборвался. Он сидел на краю гробницы и смотрел на Дженевив. У него было странное, незнакомое выражение лица. Воцарившаяся тишина казалась бездонной.

– Ты любишь меня?

Дженевив сжала кулаки так, что ногти впились в кожу. Зачем он переспросил? Давал ей шанс взять поспешные слова обратно?

Она не стала лгать.

– Да. Люблю.

Губы Ричарда медленно раздвинулись в улыбке. О, это была странная улыбка – растерянная, счастливая.

Потянулись бесконечные секунды тишины. Потом Ричард опять спросил:

– Ты любишь меня?

Дженевив хотелось закричать. Зачем он снова и снова заставляет ее испытывать мучительный стыд?

– Да, – ответила она сердито.

Внезапно лицо Ричарда приобрело обычное самодовольное выражение. Он расслабился, вытянул ноги и даже беззаботно потянулся, правда, только одной рукой.

– Это просто замечательно.

– И что теперь? – осторожно поинтересовалась Дженевив. Меньше всего ей хотелось, чтобы Ричард принял ее любовь из жалости.

Он молчал и довольно улыбался.

Должно быть, именно так Ричард улыбался каждой соблазненной им женщине, когда та теряла контроль и влюблялась в него без памяти.

Эта мысль заставила Дженевив рассвирепеть.

– Ах, как это замечательно, – продолжал упиваться моментом Ричард.

– Да прекрати! Может, это и замечательно, да только не для меня!