— Мне очень надо…

— Подождите. — Суровый страж смягчился и направился к телефону. К счастью, в это время в дежурную спустилась сестра. Она узнала Лемона.

— А, это вы?

— Как Памела? — с замиранием сердца спросил Джек и прикрыл глаза, как бы в ожидании удара.

— Пока все так же, но доктор говорит — если она до сих пор держится, значит, шансы на выживание растут.

Джек перевел дыхание и широко открыл глаза. Исполненный глубочайшей благодарности к дежурной, он сказал ей все еще дрожащим от волнения голосом:

— В этом халате вы просто неотразимы! Будь я на месте вашего мужа, я бы не выпускал вас из дому. Зачем рисковать?

— Ну вот, пожалуйста! — улыбнулась сестра. — Он уже раздает комплименты, а вроде на донжуана не похож…

— И в самом деле, не похож. — Джек потер заросшую щеку и смущенно оглядел мятые, запачканные брюки. — Но ведь внешность обманчива. Вы разрешите мне пройти к дежурному врачу?

— Пройдите, только ненадолго, с шести у него начинается обход.

Подмигнув швейцару, слышавшему их разговор, Лемон кинулся к лестнице.

Врача он нашел в кабинете. И на его лице бессонная ночь оставила след, но он по-прежнему был вежлив и внимателен.

— Дежурная сказала мне… — начал Лемон.

Врач улыбнулся:

— Кое-какое улучшение наметилось, а кроме того, должен вам сказать, профессор Бэрроу настроен более оптимистично, чем я. Во всяком случае, — он взглянул на часы, — сейчас одно мы можем сказать определенно: ночь она выдержала. А утро всегда приносит надежду.

— Да вы поэт, доктор!

— В этот час каждый станет поэтом.

— Да нет, знаю я некоторых…

— На вашем месте я бы с такими не знался.

— Вы разрешите мне взглянуть на нее?

— Вы обязательно хотите, чтобы я еще раз нарушил правила? Ладно, ладно, я могу просто не знать, ведь случается, кто-то самовольно приоткроет дверь, а в реанимационной никто и не заметит. Двери у нас не скрипят, — вздохнул он.

Памела по-прежнему лежала под прозрачной пленкой. Джеку показалось, что ее бледное лицо уже не такое прозрачное, а дыхание стало капельку легче. Почувствовав, что глаза его наполнились слезами, Джек осторожно прикрыл дверь. Повернувшись, он сказал стоящему рядом дежурному врачу:

— Она выздоровеет, доктор!

— Будем надеяться, — ответил тот и, приглядевшись внимательно к молодому человеку, заметил: — Сдается мне, вы тоже хотите стать нашим пациентом.

— Делаю все, что в моих силах, доктор.

— Оно и заметно. У вас получается неплохо.

Лемон с улыбкой пожал ему руку и покинул больницу. Солнце уже взошло. Странное дело — туман и дождь исчезли. "Так держать!" — мысленно похвалил Лемон мать-природу и сел в машину.

Вернувшись домой, он сверхъестественным усилием удержал себя от желания немедленно кинуться на постель и заснуть мертвым сном. Вместо этого он поставил чайник, а сам направился в ванную. Целых десять минут он истязал свое усталое тело попеременно то холодной, то горячей водой из душа. Старательно побрившись, он приготовил и съел плотный завтрак и выпил крепкий кофе. Прошло всего каких-то минут двадцать, а это был уже совсем другой человек.

— Ну, а теперь поборемся, — пробормотал он. Начать решил с разговора с инспектором Кальдером, ведь теперь, кроме предположений и домыслов, в его распоряжении было несколько фактов: присутствие одного и того же человека в момент кончины нескольких состоятельных пожилых женщин, слова Бэйнема — и тогда, в момент оглашения завещания, и теперь, когда Джек избивал его, а главное, тот факт, что он не вызвал полицию. Ну и факт последний — нападение на Памелу.

Джек позвонил инспектору Кальдеру и договорился с ним о встрече. Закурив сигарету, он вышел на улицу.

Инспектору Кальдеру оставалось всего полгода до пенсии, хотя, глядя на этого бодрого, энергичного, по-военному подтянутого и собранного мужчину, никто не дал бы ему больше сорока. В полиции он служил уже так давно, что и сам позабыл, как оно все начиналось. Работящий, добросовестный, он так и не сделал особой карьеры, но пользовался уважением у руководства и коллег, которые ценили в нем огромный опыт, личное мужество, готовность всегда прийти на помощь и умение разбираться в самых запутанных делах — разбираться не торопясь, шаг за шагом, без блистательных взлетов интуиции, но с неизменным успехом. Результаты его трудов, как правило, приписывали себе более удачливые коллеги или начальство, он же оставался в тени. С годами Джил Кальдер не растерял своего благодушия, ровного, доброжелательного отношения к людям, не озлобился и научился находить удовлетворение в сознании того, что его работа нужна людям. Что ж, пусть более удачливые товарищи по работе обгоняют его по служебной лестнице, он зато с чистой совестью может сказать себе: я делаю все, чтобы восторжествовали закон и справедливость.

Ибо, надо сказать, у инспектора Кальдера была одна слабость — обостренное чувство справедливости, объективности по отношению к людям, с которыми ему приходилось иметь дело, опасение ущемить их человеческое достоинство. Такие методы расследования, как тянущиеся часами допросы, изматывающие подозреваемых, всевозможные уловки, к которым прибегали другие следователи, желая любой ценой добиться признания, были несвойственны инспектору Кальдеру. Неудивительно поэтому, что дела, которые вел инспектор Кальдер, обычно тянулись долго, и ему часто приходилось выслушивать едкие замечания прокурора и начальства. Зато уж и перед судьями всегда представал истинный преступник, а переданные высокому суду материалы следствия всегда были полны и не нуждались в доработке. Только раз за всю долгую полицейскую карьеру инспектора Кальдера суд оправдал человека, на которого он представил обвинительный материал, но было это в самом начале работы Кальдера в полиции, и этот случай он запомнил на всю жизнь.

Сейчас, сидя за письменным столом в своем рабочем кабинете, он внимательно слушал рассказ Лемона, крутя в руках зажигалку. "Парню здорово досталось", — с сочувствием думал он, глядя на бледное лицо Джека, запавшие от переживаний и бессонницы глаза, нервный жест руки, подносящей ко рту уже, наверное, пятую сигарету. То, о чем рассказывал Джек, звучало странно, выглядело фантастикой, но инспектору уже столько раз приходилось сталкиваться в своей практике с вещами, которые, казалось, можно увидеть лишь в сумасшедшем сне, что он и