Поднялся Субудай. Все с облегчением и надеждой смотрят на старика.

— Яшасын Мунке-Сал! Великий и мудрый Джихангир учил нас: «Не жалейте времени, жалейте простого воина». С нами пришли сюда десять туркменских туменов. Осталось их меньше половины. Но иссякает сила урусов. Мы сберегли своих воинов, ибо один монгол стоит десяти туркменов.

Батый съехидничал:

— А один урус — трех монголов?

— Не смейся, хан. Урусы — доблестные воины. Тем сильнее я горд, что монголы побеждают их!

— Когда же, наконец, ты взломаешь стены? — глаза хана налились кровью.

Этот признак очень хорошо знаком Субудаю. Но он знает, как успокоить владыку.

— Сегодня я добавил еще два порока. Я отвожу туркмен. Настала очередь монголов. Пусть их поведет… — старик замолчал, испытующе глядя на хана.

Тот заерзал: «Кого назвать? Хитрый старик хочет сложить с себя ответственность. Не выйдет».

— А кого бы назначил ты, багатур?

Дряблые щеки полководца затряслись то ли от смеха, то ли от начавшего душить его кашля:

— Путь для славы открыт. Пусть войско поведет доброславный Менгу.

Хан посмотрел на своего любимца. Тот оторвал голову от колен, широкое лицо осветилось улыбкой. Кое-кто из тайджи остался недоволен. Например, Гуюк. Это он первым прибыл к стенам города и любовался его красотой! Это его послов убил Михаил, и именно он должен сломать позвоночник вероломному князю! Но… Дерзко смотрят ханские нукеры. Достаточно одного жеста повелителя, и они исполнят любой его приказ.

Хан величественно кивнул головой и вскинул руку:

— Я хочу, Менгу, чтобы ты привел ко мне дерзкого сына козельского воеводы живым! Я видел его на стенах града.

Менгу понял требование хана. Не знал пока только, как его исполнить. Мозг лихорадочно заработал. Известно, что урус — отличный воин. Простому монголу его не одолеть. Но нет, к сожалению, в монгольском войске такого богатыря, как ханский Толдон. И тогда Менгу воскликнул:

— Велика доброта твоя, ан-Насир! Я положу к твоим ногам этот непокорный град! Но хочу разделить эту славу с тобой. Пусть твой богатырь Толдон идет со мной и упрячет этого уруса в грязный мешок!

Батый задумался, но лишь на мгновение: «Если случится беда, жаль будет, конечно, Толдона. Сколько уже таких, как он, полегло под стенами того злого города! Но уж слишком велик соблазн взглянуть в глаза уцелевшему воеводскому сыну. И тем самым… окончательно избавиться от призрака его отца». И веки хана опустились в знак согласия.

На том курултай был закончен, и Батый устроил для присутствующих дастархан.

Эта ночь для киевлян прошла относительно спокойно. Похоже, вражина выдохся, напор атак спал.

Впервые за долгие дни осады Аскольду удалось выспаться. Когда он вернулся на стену, его удивила непривычная тишина, нарушаемая только ритмичными ударами пороков. Дружинники, воспользовавшись выпавшей передышкой, либо спали, завернувшись с головой в шубейки, либо грызли оставшиеся от ужина мослы, либо, собравшись в кружок, слушали какого-нибудь бойкого на язык рассказчика. Аскольд, поглядывая то и дело в сторону противника, невольно прислушался к одному из них, но вдруг над ухом прозвенела стрела. Не задев его, она воткнулась в лежащее поблизости бревно.

Аскольд вздрогнул: стрела подтвердила его догадку, что враг что-то затевает. Он перешел в боковую башню, откуда окрестности просматривались лучше. Сквозь стволы деревьев разглядел вскоре, что в стане врага царит подозрительное оживление: одни бойцы уходили, а на смену им приходили другие, с более знакомым обликом. Да это же монголы! Похоже, вражина готовится к решительному штурму. Вот, значит, почему они добавили пороки, усилили их охрану и усердно долбили стены. Монголов Аскольд знал. Особенно их ударную силу.

— Понятно, — пробормотал он, — близится время главного штурма.

По дороге к Димитрию, желая предупредить воеводу, Аскольд начал обдумывать одну идейку. Отдающую, правда, ребячеством, но другого выхода, увы, не было. Ни Михаил, ни Даниил вестей о себе не подавали, и, значит, помощи ждать бессмысленно. Своих же сил осталось лишь на несколько дней.

Воевода трапезничал. Усадив Аскольда за стол, внимательно его выслушал.

— Что ж, этого надо было ожидать, — сказал он по окончании рассказа. — Их наемники нас изрядно измотали, теперь настал черед самих завоевателей. И в отношении подмоги ты прав: ждать ее напрасно. Если б у Михаила что-нибудь сладилось, он бы давно уж был здесь. Видать, король отказал. Значит, и Даниилу ехать теперь на Запад смысла нет. Татарская сила им, европейцам заносчивым, пока неведома, поэтому проливать кровь за русского человека не будут. Так что, Аскольд, надежда только на себя. — Он разломил кусок хлеба, понюхал: — Ух, как пахнет! — И тяжко вздохнул: — Что ждет нас завтра?.. Ну а насчет твоего последнего предложения… Выкинь из головы. Не дадут и шагу ступить! Охрана у них солидная. А ты хочешь добраться до ханского шатра! Только голову напрасно сложишь. Поэтому — не пущу. И не проси!

По дороге к городской стене Аскольд, сославшись на необходимость кое с кем повидаться, предупредил воеводу, что поднимется на стену позже. Сам же направился к темнице, в коей томился теперь в одиночестве Таврул. Стража, узнав «правую руку» воеводы, беспрепятственно пропустила Аскольда к пленнику. Мысленно поблагодарив Топорка, обучившего его в свое время монгольскому, козелец приступил к беседе с Таврулом. Наконец тот скрепя сердце согласился на его условия.

Когда Аскольд поведал о том Димитрию, воевода горько усмехнулся:

— Убедил, стало быть? Упрям, козелец!..

Аскольд в ответ рассмеялся:

— Надо ведь спасать город!

В это время к ним подошла группа дружинников. Догадавшись, что они хотят о чем-то спросить, Димитрий осведомился:

— Чего, други мои, надобно?

Заговорил мужик с яркой рыжей бородой, приземистый, но с такими широкими плечами, что казался квадратным. Выпуклая грудь дополняла его облик, свидетельствуя о недюжинной силе.

— Воевода, — обратился он к Димитрию, — татары добавили громыхал.

— Кого? — не понял воевода.

— Да энто мы так ихние пороки называем…

— И ты хочешь, чтобы я приказал Батыю их убрать? — отсмеявшись, спросил воевода.

— Да нет. Дозволь нам управиться с ними, — угрюмо ответил рыжий.

— Мужи доблестные, нельзя этого делать! — вмешался в разговор Аскольд. — Вы видели, как татары их охраняют?! Они только и ждут, чтобы нас выманить!

Дружинник почесал рыжий затылок:

— Что верно, то верно, но и смотреть, как они крошат наши стены, невмоготу ужо. И пробьют ведь, не ровен час!

Воевода тяжело вздохнул: