Аскольд улыбнулся и подал руку:

— Коль так, Димитрий, дозволь сделать вылазку. Приволоку монгола, попытаем, каковы их замыслы.

— Я бы тоже с тобой пошел, — кивнул воевода, — да обоим покидать город нельзя.

Той же ночью Аскольд с Голом спустились с восточной стены и, пробравшись обрывом поближе к становищу, затаились в придорожном кустарнике. Наблюдая за неприятелем, они убедились, что монголы охраняют свой лагерь на совесть: конные разъезды курсировали взад-вперед один за другим. Казалось, ночь пройдет без толку. Однако помог случай. Совершая очередной разъезд, один монгол решил сбегать до ветру. Спешившись, он засеменил к соседнему кусту, но, не успев даже изготовиться к соответствующему ритуалу, получил по затылку такой удар кулаком, что без звука повалился на землю.

Пока друзья бесцеремонно волокли незадачливого монгола, тот потерял штаны. Обвязав его веревкой, разведчики дали сигнал на подъем. Наверху, вытянув беспортошного пленного, долго смеялись. А пленным, как вскоре выяснилось, оказался шурин самого Батыя Таврул. Оклемавшись, он при виде дюжих урусов изрядно струхнул. Поэтому даже без пыток сообщил, что войском командует старый багатур Субудай. Без него, дескать, Батый и шагу не делает. Поведал также, что сейчас Субудай подбирает группу пластунов, которые должны будут обследовать участок напротив южных (Лядских) ворот, чтобы потом без потерь протащить пороки. Именно там и планируется провести главный штурм.

В монгольском стане об исчезновении шурина Батыя немедленно доложили Субудаю. Тот зашелся в гневе, поняв, что урусам удастся теперь раскрыть его план. Тогда он решил перенести главный штурм на другую, с крутыми склонами сторону. Подготовка пошла еще яростней. По приказу багатура в поле была возведена стена, подобная киевской, и теперь он тренировал на ней туркменов, готовя их к штурму.

В назначенный день, на рассвете, цепи неприятеля бесшумно, ползком двинулись к городской стене. Вдруг громко прокукарекал петух. Но то была маленькая хитрость Субудая, означающая сигнал к атаке.

Старый кожевник Ульян, прикорнувший у бойницы, услышав в неурочный час крик петуха, насторожился.

— С чего бы это кочет заверещал, братцы? — начал будить он товарищей, но те лишь вяло от него отмахнулись.

Однако старик оказался дотошным: снял с себя малахай и выставил его в амбразуру. Одежку тотчас попортили сразу несколько стрел.

— Эй, мужики, подымайсь! — сообразив, в чем дело, Ульян принялся будить дремлющих стражей с удвоенной энергией.

— Враг у града! — пронеслось вскоре по стене от бойницы к бойнице.

Дед Ульян, перехватив мальца, ночевавшего с отцом на стене, послал его за Аскольдом, благо все, от мала до велика, знали, где обосновался козелец. Татары тем временем обрушили на защитников град стрел, не давая возможности отталкивать приставляемые к стене лестницы.

— Приготовить ухваты! — раздался зычный голос подоспевшего Аскольда. — Всем укрыться и без моей команды ничего не предпринимать!

Люди подчинились, хотя и не всё поняли. Аскольд же стал ждать, когда в поле зрения появится первая татарская голова. Наконец в проеме бойницы мелькнула мохнатая шапка.

— А теперь — пошли-и-и! — Аскольд, ловко угодив ухватом в перекладину, первым отбросил одну из лестниц назад.

Дружинники резво повскакивали и, сопровождаемые визгом штурмовиков лестницы, описывая в воздухе дуги, полетели наземь. Опоздали монгольские стрелки! Когда хватились, было уже поздно.

Первая атака была отбита. Киев ликовал. Но тут, как тараканы из-под печи, начали выползать отовсюду пороки. Однако не зря Аскольд самолично тренировал таранщиков.

— Ну, други, — спустился он к ним, — ваша очередь! Готовьтесь.

Ульян, доселе следовавший за предводителем по пятам, шустро вернулся на стену и, подражая Аскольду, лихо скомандовал:

— А ну, накручивай! Швыряй шибче, кидай дальше!

Первый тяжелый булыжник взвился вверх и, перелетев стену, ахнул прямо в середину порока. Громкий треск известил всех о точном попадании метателя. Стенобитный снаряд был переломлен пополам.

По приказу багатура машины поползли назад. Казалось, штурм был отбит. Но не успели осажденные перевести дух, как воздух сотрясся от грохота тулумбасов и воя труб, перекрываемых многотысячным грозным: «Урачх!» Невесть из каких дебрей выдавливалась на город бескрайняя живая масса, прикрытая щитами. Сверху она казалась железным морем, подступающим к подножию крепости. В работу вступили лучники. Не было возможности даже глазом выглянуть из-за укрытия: настолько плотно и прицельно велась стрельба. Земляной вал вмиг облепила татарва. Штурмовые лестницы вновь окружили крепостную стену. Рослые туркмены, подгоняемые монголами, пошли в атаку.

Защитники разили врага каменьями, лили горячую воду, расстреливали из луков. Не выдержали туркмены, отхлынули назад. Но острые монгольские сабли заставили их вернуться. Сражение не останавливалось ни на мгновение. Начал гнуть иноземец русского воина. Но вездесущ Аскольд! Громкий его призывный крик, и яростная рубка возобновилась с новой силой. Не выдержал противник, в панике попятился. На этом участке удалось восстановить положение. Но вот и с другой позиции послышались тревожные крики, и уже туда устремился неутомимый козелец…

Субудай еще на подходе к Киеву понимал, что орешек сей весьма крепок окажется, поэтому на внезапность особо не надеялся. Остановил выбор на своем излюбленном — беспрерывном, круглосуточном — штурме.

Предвидел такой вариант и умудренный козельским опытом Аскольд, поэтому подготовился заранее: поделил дружину на три части, перемешав меж собой бояр, гридьбу и пасынков.

Стоял град, не сдавался. Новые в битве рождались герои. Но таяли постепенно силы защитников, а у татар, казалось, они были неиссякаемыми. От горящей смолы, забрасываемой ими в город, начались пожары. У киевлян одно уже на уме: помогут ли Михаил или Даниил? На них надежда. Хотя в душе понимали: подмоги ждать нечего. Ведь даже если объединятся, не хватит у них, пожалуй, силы сломить ворога.

Какую уже неделю держится город, но все ближе подбирается враг. Удалось все-таки монголам подтянуть пороки. Закрыли их накатником и начали долбить стены.

Однако дух обороняющихся не сломлен. Подобно Аскольду, вдохновляет их своим примером и митрополит Кирилл. Не только, оказывается, молитвы способен читать батюшка: часто при полном своем церковном облачении мелькает и на крепостных стенах, благословляя и отпуская слова поддержки и ободрения. А главное чудо — стрелы вражеские минуют его! Неуязвим и несгибаем Божий посланник!

Весть о нападении татар на Киев дошла наконец и до Михаила. Воспринял он ее, однако, с меньшей печалью, нежели о падении Чернигова. Но сердце все равно сжало, и он предложил Оберу вместе съездить к королю, дабы выяснить: рассчитывать на его помощь или нет?

А король Андрей их даже не принял. К ходокам вышел самодовольный Само и объявил волю короля: союза не будет.