Поэтому они молятся на нее и утром не надо их трясти, чтобы они открыли глаза, а достаточно сказать, что «Доставка» уже завелась и выезжает к ним.

Но, правда, уже был один ужасный случай.

Маша позвонила мне из «Доставки» и долго рассказывала, что она сегодня получила первую «четверку». До сих пор она получала одни «пятерки», и я было уже привык к мысли, что в этой школе первоклассникам никаких других оценок и не ставят – просто для того, чтобы они не возненавидели школу раньше времени. Ну, оттягивают там просто этот момент до последнего.

Но оказалось, что Маша может получить и «четверку». Это произошло на рисовании.

– За что ты ее получила? – поинтересовался я.

Голос Маши не казался расстроенным. Поэтому я спокойно говорил на эту тему. Если бы я понял, что она придает этой «четверке» какое-то сверхъестественное значение, хотя бы отдаленно напоминающее значение, которое занимает в ее жизни, например, «Доставка», я бы сразу заткнулся. Но это был другой случай, я сразу понял. И я спросил, за что ей поставили «четверку».

Я понимал, что она не воспримет этот вопрос так, что я могу быть недоволен ее способностями или вообще способен поставить их под сомнение. Мы оба понимали, что я спрашиваю, почему ей поставили «четверку», потому что понимаю: только какие-то сверхъестественные обстоятельства могут заставить получить ее «четверку». Значит, что-то случилось. Или даже стряслось.

– Мне поставили «четверку» за красивость, но не за старание, – сообщила она.

– Это учительница так сказала? – переспросил я.

– Конечно, – подтвердила она. – Это же она поставила «четверку».

– А почему ты не старалась? Вы что рисовали?

– Папа, – торопливо сказала Маша, – все дело в этом. Мы рисовали не тебя, не маму, не дом, не небо, не реку. Луковицу! Ну как я могла стараться?

У меня больше не было к ней вопросов, кроме одного:

– Вы еще в «Доставке»? – на всякий случай спросил я.

– Да, стоим около школы.

– Но мы же с тобой разговариваем уже 15 минут, – удивился я.

– А мы ждем одного мальчика с футбола, – сказала Маша. – Вот он идет.

Она позвонила еще через минуту.

– Папа! – кричала она. – Папа! Ты больше никогда не будешь играть в футбол! Никогда! Дмитрий страшно поранился! Он еле дошел до «Доставки»! Я не разрешаю тебе больше играть в футбол! Я сойду с ума! Ты пойдешь, только если я буду ходить с тобой!

– В одни ворота все-таки, наверное, можно, – услышал я страдающий голос Дмитрия.

– Что с ним случилось? – со страхом спросил я Машу.

– Рука! – простонала Маша. – Така-а-я царапина!

– Наплевать, – опять услышал я голос Дмитрия.

Я думал, он добавит что-нибудь вроде «Я знал, на что шел…». Но он замолчал. Он еще не научился кокетничать с девочками.

– Вы доехали? – спросил я.

Там ехать-то пустяки, минут пять-семь без пробок, а пробок, в общем-то, не бывает.

– Доехали, – сказала Маша. – Ваня, выходим! Еще через две секунды я услышал ее задумчивый голос:

– Папа, а вот что делать, если, например, ты выходишь из «Доставки», а тебя никто не встречает?

– А что, няни вашей там не видно?

– Нет, ну например? – настаивала Маша.

– Надо заходить в дом.

– А если и там никого нет? – переспросила она.

– Вы что, сейчас заходите?

– Нет, это к примеру.

Но я-то слышал, что они заходят.

– Тогда подниматься на наш этаж.

– А, поняла… Сейчас… А если и там никого нет?

– В дверь стучать. Звонить! Не может быть, чтобы там никого не было!

– Не открывают, пап, – тихо сказала Маша. – Что нам теперь делать?

А надо понимать, что я разговариваю с ними из Белгорода.

– На месте стоять! – кричу я. – Не двигаться! Помощь придет!

– Папа, ты только не волнуйся так, – говорит Маша. – А то я тоже начинаю волноваться.

Тут выясняется, что все это время с ними была сопровождающая из «Доставки». И она говорит, что забирает их обратно в «Доставку», потому что там другие дети ждут, которых тоже ждут, и что это снежный ком неприятностей будет, если все няни и родители сегодня не дождутся своих детей вовремя.

И она и правда забирает Машу с Ваней и везет их по всему маршруту, и дома они оказываются снова только через полтора часа, усталые и очень недовольные. И даже «Доставка» им уже не мила. Но их наконец встречает их няня, до которой я дозвонился и которая, как выяснилось, не смогла толком договориться с их мамой, во сколько надо выйти на улицу… и, в общем, лучше даже не пытаться выяснять этот вопрос.

И поздно вечером дети не спят и ждут, когда я вернусь из командировки, чтобы рассказать, как, по каким местам они путешествовали в «Доставке» и сколько всего натерпелись.

А я думаю о том, как исчерпывающе этот случай доказал, что, несмотря на возникшую в их жизни «Доставку», я им все-таки еще нужен.

Или даже благодаря ей.

Я вез детей в школу и в детский сад самой короткой дорогой. Минут 5 ехать обычно. Но мы попали в пробку. Мы тащились в этой пробке, безнадежно опаздывали, и вдруг Маша сказала:

– О! Когда мы на «Доставке» ездили, мы вот здесь поворачивали.

Я с большим сомнением поглядел в переулок, который выглядел так, что обязательно должен был закончиться беспросветным тупиком.

– Вряд ли, – сказал я Маше и проехал этот поворот.

– Ну и зря, – сказала она. – Очень зря. Успели бы на урок.

– Маша, – после некоторого молчания спросил Ваня сестру, – ты что, не хочешь подольше побыть с папой?

Пока сердце мое таяло от нежности, Маша искала достойный ответ. Но не нашла.

У нее появилось что сказать только после того, как мы опоздали на первый урок. Но я этого уже не услышал, потому что я тоже опаздывал.

Учительнице, конечно, не нравится, когда кто-нибудь опаздывает. Она считает, что главное сейчас – сформировать в детях условный рефлекс послушания. Меня это настораживает. Еще больше меня настораживают успехи, которых она достигает в этом деле.

Так, вчера она рассказала следующую историю. Она проверяла контрольные работы (я, к сожалению, не запомнил, что это был за предмет). Машина работа оказалась с большим количеством помарок и неточностей и просто, будем прямо говорить, ошибок.

Учительница позвала Машу, и они вместе стали разбирать эту работу.

– Я показала ей все ошибки, все небрежности, которые ведут к ошибкам, – сказала мне учительница. – Я рассказывала довольно долго, она меня внимательно слушала. Потом я закрыла тетрадь и спросила: «Ну, теперь все понятно?»