Это было всего лишь ролью, все до последней секунды. Каждая частица этого человека была пронизана ложью. И она ему поверила.

Но теперь не было времени жалеть себя.

Ана подняла взгляд на алхимика. Говорить было не о чем, все части головоломки встали на свои места.

– Я возвращаюсь в Сальсков, чтобы остановить Морганью, – сказала она, – и ты поедешь со мной.

Тециев вытер пот со лба.

– Меня казнят за государственную измену, – прошептал он.

– Я помилую тебя, если ты мне поможешь.

Ей было трудно произносить эти слова, после того как она целый год ждала шанса увидеть смерть алхимика. Но она была не просто Аной, напуганной девочкой, которая брела по северной тайге и больше всего на свете хотела вернуться домой к своей семье.

Она была Анастасией Михайловой, кронпринцессой Кирилии, и судьба ее империи зависела от нее.

Тециев подполз к ней, слезы стекали по его щекам и оставляли мокрые следы. Он припал к подолу ее платья и начал его целовать.

– Спасибо вам, Кольст принцесса, – плакал он. – Добрая, хорошая, милосердная…

Ана вырвала юбки из его рук.

– Ничего подобного, – сказала она. – Я помилую тебя лишь потому, что твоя жизнь для меня не имеет ценности. Но если ты еще раз совершишь хоть одну ошибку, я не раздумывая тебя убью.

Ана в отвращении отвернулась от него и достала карманные часы Рамсона. Ей очень хотелось бросить их в стену и посмотреть, как они разобьются на части.

Она проверила время. Девять сорок восемь.

– Мы уходим, – сказала она, разворачиваясь и хватая со стены факел. Рамсон говорил ей, что чтобы добраться до конца туннеля, нужно примерно пять минут.

– Иди за мной.

С помощью силы родства Ана осматривала туннель, пока они шли, прислушиваясь к теплому бурлению крови в телах, выискивая ловушки. Существовала вероятность, что в конце туннеля ее не будет ждать экипаж, что Рамсон провел ее и устроил западню. Но все же это был единственный выход.

Проходы были пусты. Тишину нарушали лишь звуки их дыхания и эхо их тяжелых шагов, отражающиеся от стен. Камень под ногами становился более грубым, воздух то влажным, то снова сухим.

В конце туннеля их ожидала дверь. Сквозь ее щели просачивался лунный свет. Ана затушила факел и повернула ручку так же, как и у двери наверху. Она отворилась.

Ана облегченно выдохнула.

Они были в задней части садов Керлана. Отсюда вела всего одна извилистая тропинка, скрытая меж высоких деревьев. Выход загораживал трельяж, увитый плющом и мелкими белыми цветами.

В тени трельяжа на зеленой лужайке стоял экипаж. Два валькрифа били копытами о землю, реагируя на ее приближение.

Рамсон сказал правду.

Она повернулась к Тециеву.

– Садись, – начала было Ана, но Тециева за ее спиной не оказалось.

Но его месте стоял другой человек, одетый в черный камзол. В лунном свете он отбрасывал длинную тень, напоминавшую ей об ином подземелье, наполненном резким запахом страха и божевосха.

– Привет, Кольст принцесса.

Ей широко улыбался Владимир Садов, сплетая свои длинные белые пальцы.

– Я тебя ждал.

Что-то свистнуло, и острая боль пронзила ее плечо. В глазах потемнело.

Тьма то накрывала его, то отступала, но боль не прекращалась ни на миг. Рамсон пытался выкарабкаться из глубокого сна. Вдруг кто-то начал его трясти.

Он застонал и приоткрыл один глаз, о чем немедленно пожалел. Яркий свет обжег сетчатку, и все вокруг закружилось.

В воздухе витали отголоски запаха крови и пота. Рамсон узнал это помещение, с запятнанными красным стенами, множеством цепей и шкафом, в котором стояли склянки с невиданными ядами. Он снова оказался в подвале имения Керлана. Только вот в этот раз он был узником.

Плечи его болели. Он подался вперед и почувствовал знакомое давление наручников на запястьях. Рамсон вновь прислонился к стене.

Он провел здесь уже несколько часов, а может, и больше – трудно сказать. Амбала в черной маске, пришедшего его допрашивать, нигде не было видно. Рамсон заметил бадью с темной водой в углу. Когда он вспомнил удушающее чувство, возникающее при утоплении, по его спине пробежали мурашки.

– Ты проснулся.

Этот голос он узнал бы где угодно. Рамсон повернул голову к его источнику.

– Ты.

– Я, – благодушно согласился Керлан, как будто он стоял у двери соседа. – Моему костолому тоже нужно поспать, поэтому я решил его сменить. Ну, и еще потому, что в таких делах я могу доверять только себе.

Рамсон понял, что Керлан хочет запугать его. И попытался не думать о нем.

Ана.

В груди его что-то сжалось, но он заставил себя дышать ровно. Сейчас она должна быть уже далеко, в недрах северной тайги в экипаже вместе с алхимиком.

Рамсон не имел представления, куда она направлялась и увидит ли он ее снова. Он осознанно не задавал ей подобных вопросов.

Керлан наблюдал за ним с улыбкой.

– Думаешь о своей девушке, Рамсон? Не беспокойся. Мой друг позаботится о том, чтобы с ней было все хорошо.

По венам пробежала ледяная волна паники. Рамсону стоило огромных усилий не просить у него дальнейших объяснений. Он изобразил на лице злобную ухмылку.

– И когда же ты, Керлан, начнешь решать свои проблемы сам, а не поручать их своим верзилам…

Удар был неожиданным, как разряд молнии, попавший в голову. Рамсона мутило. Он стонал и кашлял, пачкая кровью сырой каменный пол.

– Кажется, это уже личное, Аларик, – прохрипел он.

– Неужели? Что ж, полагаю, следующие несколько дней тебя не будет покидать это ощущение. Скажи мне, как ты хочешь умереть, Рамсон Острослов? – Керлан выдерживал паузу. – Или мне стоит называть тебя Рамсон Фарральд?

До сегодняшней ночи Рамсон не использовал это имя семь лет; оно было прошлым, которое он пытался похоронить, придумав себе новую фамилию и новую жизнь. Керлан об этом знал; и теперь он использовал это, чтобы нанести раны там, куда не достал бы ни один нож.

Рамсон прорычал:

– Ты не имеешь права произносить это имя, ублюдок.

– Ты правда думаешь, что когда-нибудь обыграешь меня, мальчик? – прошипел Керлан. – Я всегда на шаг впереди тебя. Для меня ты навсегда останешься нищим, жалким, сопливым попрошайкой, приползшим ко мне на порог семь лет назад.

Смех Керлана резал, как рифленый нож. Он приблизил свое лицо к Рамсону.

– Ты мог бы стать великим, сынок. Вместе со мной ты мог бы навсегда изменить течение жизни этой империи. Этого мира. Но теперь, очевидно, ты так и умрешь, безвестный и незначительный. Твое безымянное тело будет гнить в помоях Дамбы, – он ухмыльнулся. – Повторишь судьбу своей матери-потаскухи.