И первое, что он увидел, было лицо Аны: ее упрямый подбородок, то, как она кусала губы, когда думала. Разве он не помог ей? Не защищал ее, когда она не могла за себя постоять? Не спас ее от наемников?

Потому что она была частью сделки, язвительно прошептал внутренний голос. Ты использовал ее, чтобы добраться до Керлана; а когда добился своего, избавился от нее. Он все еще помнил сказанные ею напоследок слова. Я верю в то, что наши решения определяют то, кем мы станем. И пока его снова и снова окунали в бадью с водой, пока кнут Керлана беспощадно полосовал его спину, Рамсон цеплялся за эти слова.

Нас определяет наш выбор.

– Пришло время для моего любимого трюка.

Сквозь рассеянные мысли Рамсона пробился голос Керлана. Он с трудом открыл глаза. Спина его полыхала огнем, а тело было в шаге от того, чтобы сдаться. Но несмотря то что силы оставляли его, страх подстегивал все его чувства.

Керлан разжег в очаге огонь. На полу лежал металлический прут, железный конец которого накалялся в языках пламени. Рамсон рванул цепи. Они начали греметь, но не поддались. Он сжал зубы, чувствуя, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Но он не закричит, не доставит Керлану такого удовольствия. Керлан улыбнулся.

– Так-то лучше. Приступ страха. Я бы многое отдал, чтобы постоянно видеть это выражение на твоем лице, неисправимый мальчишка. Возможно, я дольше оставлю тебя в живых. Нет, – сказал он костолому, который собирался вставить кляп Рамсону в рот. – Я хочу, чтобы он умолял.

Нутро Рамсона заполнил страх, и он снова тонул, задыхаясь. Конечности его были тяжелыми, их словно парализовало. Рамсон так сильно рванул оковы, что почувствовал, как из стены выпал гвоздь.

– Я лучше съем собачьего дерьма, чем буду тебя умолять.

Керлан взял горячий железный прут.

– Я тебе уже говорил, так? Подобную боль можно ощутить лишь дважды за всю жизнь. В первый раз, когда завоевываешь мое доверие и проходишь через врата ада, вступая в Орден Ландыша. Во второй раз… когда предаешь мое доверие и я возвращаю тебя обратно в ад.

Он подул на раскаленное клеймо, и оно разгорелось ярче, желтое в центре и красное по краям.

– Надеюсь, тебе понравится в аду, сынок.

Смелость и ясность рассудка оставили Рамсона. Не чудовище… твои решения… Ана.

В голове его появилась одна отчетливая картинка: темное ночное небо, кружащий вокруг снег, она держит его за руки и шепчет, что он может исправиться, что может сделать правильный выбор. Когда он отпустит ее, его жизнь разделится надвое: то, кем он мог бы стать, и то, что происходило с ним сейчас. Он так и не сказал, чего хотел, той ночью. И призраки непроизнесенных слов маячили среди безмолвных снежинок.

Она была сломлена, разбита, как и он, – но она все еще верила в справедливость, старалась быть сильной и доброй. Прогибаясь под тяжестью своего кровавого прошлого, она все равно выбирала свет. А Рамсон повернулся в сторону тьмы.

Сердце – твой компас, шептал Иона. Если бы у него снова появился выбор, что бы он сделал? Когда раскаленное клеймо коснулось его, Рамсон сдался.

Мир вокруг никак не приходил в равновесие, и голова пульсировала от боли. Ана неохотно просыпалась. На закрытые веки падал тусклый свет, и отовсюду был слышен скрип. Что-то холодное сковывало оба ее запястья. Она распахнула глаза. Из небольшого окна, находящегося высоко на противоположной стене, виднелась луна, освещающая деревянные брусья на потолке. Пол под ней наклонялся то в одну, то в другую сторону в такт скрипу. Она была в фургоне.

– О, ты проснулась.

Сердце Аны ушло в пятки. В темном углу у двери виднелась фигура человека. Она попыталась дернуться, но ее руки удерживали ее у стены. Под слоями шифона и шелка платья виднелись кандалы. Она была прикована.

Разум затуманила паника. Она призвала силу родства, инстинктивно ощущая присутствие пульсирующей крови вокруг, но ничего не произошло. Божевосх. Вот причина отсутствия ясности в мыслях и неотступающей тошноты.

Мужчина подался вперед, его длинные пальцы были сцеплены в замок. Лицо было бледным, а глаза такими черными, что посмотреть в них было все равно что заглянуть в бездну. Вид его навевал воспоминания о темных подземельях, холодных каменных стенах и горьком привкусе крови во рту. Ана отшатнулась.

Садов улыбнулся.

– И снова здравствуй, Кольст принцесса.

Ане стало тяжело дышать, а собраться с мыслями вовсе не представлялось возможным. Руки тряслись в кандалах. На языке остался вкус божевосха: горький и кислый. Она слышала шепот. Монстр. Ана ухватилась за первый вопрос, который пришел ей в голову.

– Куда ты меня везешь?

– Во дворец Сальскова, – он посмотрел на нее, как будто она была драгоценным камнем. – Кольст императрица будет очень рада снова тебя увидеть.

Ее императорское величество. Он мог говорить так лишь об одном человеке. Морганье. У Аны кружилась голова; воспоминания о ее нежной тетушке чередовались с эпизодами из рассказа Тециева о хладнокровной, расчетливой убийце.

Но Морганья не была императрицей.

– Мой брат, – сказала Ана. – Мой брат является императором. И он будет рад меня видеть.

Губы Садова расползлись в улыбке. Это была та же мягкая улыбка, с которой он уводил ее в самые темные закутки подземелий дворца.

– Ты разве не слышала, принцесса? Через пять дней твой брат отречется от престола из-за слабого здоровья и назначит Кольст графиню Морганью своим регентом.

Пять дней. У нее засосало под ложечкой. Она знала, что Лука болен из-за действия яда, но пять дней? Времени было даже меньше, чем она ожидала.

– Через несколько недель твой брат умрет, и Морганья станет императрицей Кирилии.

– Нет! – Ана рванулась вперед, и цепи загремели, удерживая ее.

– Мне не хватало твоей воодушевленности, принцесса, – нараспев произнес Садов. – Ты не представляешь, как долго я ждал этого момента. Полагаю, Петр поведал тебе о наших с Морганьей планах?

Петр – Петр Тециев. Какая часть его истории была правдой? И какова доля лжи? Он все еще работал на Морганью? Может, он рассказал ей все это, только чтобы ее подставить?

Я говорю правду, Кольст принцесса. А что делать с правдой – решать тебе.

Осознав всю безвыходность своего положения, Ана закрыла глаза. Мэй умерла; ее брат умирал. Юрий и Красные плащи были далеко. Тециев исчез. Рамсон предал ее.

– Ну же, принцесса, отчего такое страдальческое выражение лица? – Садов наклонился вперед и провел пальцем по ее щеке. От его прикосновения по телу Аны пробежала волна отвращения. – Ты можешь присоединиться к нам.

Ана подняла на него взгляд. В его глазах светилось настоящее безумие.

– Столь долго аффиниты жили под подошвой не-аффинитов. Наши способности даны нам свыше, и тем не менее нас смешивают с грязью, контролируют слабые людишки. Они используют против нас божевосх и черный камень. Разве мы не должны им отомстить? Разве не можем мы подчинить себе их?