Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да?
— Ты никому не говорила о том вечере?
Мы оба знали, оба чувствовали этот вопрос витающим в воздухе. Так или иначе, Марс должен был озвучить его вслух, ведь принято считать, что тому, во что он посвятил меня совершенно случайно, поддавшись порыву, место лишь в самом дальнем углу запертой комнаты, но никак не на всеобщем обозрении.
Вот только я, когда сейчас смотрю на Марса, хоть и помню его царапины, которых уже и след простыл, но не делаю из этого трагедию.
Если я и успела понять что-то, так это то, что быть не в порядке — нормально.
— Нет, — для увеличения веса собственных слов, я отрицательно качаю головой. — Конечно, нет.
Марсель облегчённо выдыхает. Его рот приоткрывается, и, мне кажется, я знаю, что он хочет сделать: поблагодарить меня за то, что я сохранила его секрет. Но я не хочу, чтобы он говорил «спасибо». Я сделала это не по доброте душевной, а потому, что так было правильно, и чтобы сейчас избежать лишних слов, я чуть выпадаю вперёд, хлопаю Марса по плечу, а затем покидаю комнату.
Раз уж я на этаже с комнатами оперативных команд, решаю заглянуть к «Альфе». Именно их, а, точнее, Бена и Марка, Дмитрий по моей просьбе направил к Лие в качестве временной охраны. Как я и предполагала, он посчитал её ценным свидетелем. Правда, из-за этого же мне лишь с невероятным трудом удалось убедить его немного обождать с допросом.
Я останавливаюсь возле нужной двери, но не успеваю ни постучаться, ни дёрнуть ручку, когда до меня доносятся знакомые голоса откуда-то ниже этажом. Повышенные тона позволяют мне различить обоих участников диалога. Это Полина и Бен.
— Собираешься стоять здесь и подслушивать? — Рис глядит на меня с упрёком.
Он появляется каждый раз, когда я чуть глубже ухожу в свои мысли, независимо от темы и настроения. Он — как визуальная проекция самого слова «размышлять».
— По крайней мере, ты мог бы быть честен со мной, — говорит Полина.
Она выдыхает с надрывом. Я подхожу чуть ближе к лестнице.
— Я ни разу не врал. Просто… предпочёл некоторые вещи оставить недосказанными.
— Андрей! — восклицает Полина устало.
В конце — совсем короткий смешок, который, несмотря на то, что я не застала ни начало, ни саму суть разговора, знаю, ставит в нём точку. Всё, что будет сказано дальше, уже не будет иметь абсолютно никакого смысла.
Они оба закончили разговор.
— И что мы теперь будем делать? — спрашивает Полина.
Чтобы увидеть их, мне нужно спуститься хотя бы на один лестничный пролёт, но это слишком рискованно. Да и без надобности — я и так слышу слёзы в её голосе.
— Я не знаю, — вздыхает Бен.
Ему тоже больно.
— Ты меня хоть любишь ещё?
Молчание. А ведь это именно тот тип вопросов, при которых каждая секунда тишины говорит громче любых слов. Полина это тоже понимает и поэтому уходит прочь, громко цокая каблуками.
Бен же поднимается наверх.
Неподходящий момент, чтобы нам пересечься. Я верчусь на месте, в панике пытаясь придумать, куда улизнуть, и решаю вернуться в комнату «Дельты». Объяснить моё возвращение Марселю будет явно легче, чем Бену причину, по которой я слышала разговор, не предназначавшийся для чужих ушей.
«Эй» застаёт меня носом к носу с так и не открытой дверью. По спине бегут мурашки. Я разворачиваюсь в ровной стойке и отчеканиваю:
— Привет.
Улыбка натянутая. Бен знает, что я слышала. Я знаю, что я слышала.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Бен, прищурившись. — Выходной же.
— Должна была встретиться с близнецами, но они куда-то смылись. И я решила посмотреть, нет ли тебя на месте, но…
— Но застала вырезанную из мыльной оперы сцену, да? — Бен грустно хмыкает.
— Я не хотела подслушивать, — сразу признаюсь я, чтобы расставить всё по своим местам. — Просто не стала спускаться, чтобы не мешать вам.
— Но и уходить не стала тоже.
— Но и уходить не стала тоже, — повторяю я. Понимаю, что Бен не очень-то и старается избежать разговора на эту тему, поэтому решаюсь напомнить ему: — Мне казалось, у вас с Полиной что-то начало получаться.
Бен идёт в комнату «Альфы», я — за ним.
— Не вышло, как видишь, — отвечает он, когда за нашими спинами открывается дверь.
— Почему?
Я слежу за тем, как Бен открывает шкаф и снимает с вешалки джинсовый комбинезон. Только теперь я обращаю внимание на то, что сейчас он одет в ту же одежду, в которой я видела его вчера. Внимательно осмотрев Бена, я понимаю — тот ночью не сомкнул глаз.
— Потому что, — отвечает Бен. Он демонстрирует мне комбинезон, вытягивая руку, держащую вешалку, в сторону, словно спрашивает моего мнения. Я неоднозначно качаю головой; ничего не имею против комбинезонов, но не уверена, что сейчас сезон рваных коленок, с такой-то погодой.
— «Потому что» что? — уточняю я, скептически приподнимая бровь.
Бен, может, и не в курсе, но я немного научилась разбираться в его поведении. И то, каким тоном он выпалил это своё «потому что», а также отведённый в сторону взгляд, когда он это произносил, говорит мне о том, о чём сам Бен предпочитает умолчать.
Я повторяю свой вопрос. Бен тяжело вздыхает, но отвечает:
— Потому что, кажется, у меня есть чувства к кое-кому другому.
Сказав это, Бен принимается раздеваться, даже не прося меня отвернуться. Как только его расстёгнутые джинсы падают на пол, я это делаю сама, опуская глаза вниз на носки своих сапог. Слова Бена в голове — как кассета на повторе. Я пытаюсь вспомнить хоть что-то, что выдавало бы в нём влюблённость, но ничего не выходит… Или, может, мне всё ещё лишь кажется, что я сумела разобраться в Бене?
— Надеюсь, это не Лейла, — произношу я, решая, что закончить всё шуткой будет лучшим вариантом. — А иначе я тебя придушу. Она всё время меня задирает!
— Не волнуйся, это не она, — спокойно сообщает Бен.
Но лучше как-то не становится.
Я чувствую, что должна узнать, правду ли говорит Бен, и если да — кто этот человек. Это кажется мне правильным. Я всегда знала, с кем Лия идёт на свидание и чьи портреты ночами рисует Даня. Тут — то же самое.
Ведь так поступают друзья.
— Я всё, — сообщает Бен.
Я поднимаю на него глаза.
— Ты не думаешь, что коленки от холода отвалятся? — спрашиваю я вместо того, чтобы сообщить Бену, что ему идут комбинезон из чёрной джинсы и синий свитер.
Да здравствует воскресенье,