По причине быстрого продвижения армии Паттона немцы просто не имели возможности скрывать следы своих преступлений над заключенными. Перед союзниками стали открываться страшные картины зверств и насилия. Подразделения СС (часто при помощи местных фольксштурмовцев) в спешке осуществляли экзекуции в концентрационных лагерях для военнопленных и иностранных рабочих. К северо-востоку от Лейпцига, на предприятии "Текла", производившем крылья для самолетов, эсэсовцы и фольксштурмовцы заперли в одном из домов триста заключенных[482]. Забив все окна здания, солдаты СС забросали его зажигательными гранатами. Те из заключенных, кому все же удавалось вырваться наружу, расстреливались из пулеметов. Осталось в живых лишь три француза. Более ста граждан союзных государств — в основном французские политические заключенные — были казнены в самой лейпцигской тюрьме. В двух километрах к северо-востоку от Лейпцига авиация союзников обнаружила большую колонну, двигавшуюся в направлении Дрездена. Как потом выяснилось, в ней находилось более шести с половиной тысяч женщин различных национальностей, работавших в системе концерна HASAG. Многие из них были настолько ослаблены, что больше уже не могли передвигаться. Упавших женщин эсэсовцы расстреливали прямо на месте, а их тела сбрасывали в придорожный кювет. Бело-голубые полосы на одежде убитых были хорошо заметны с воздуха. Они окаймляли всю дорогу на протяжении движения колонны.

В Южной Германии вела наступление 6-я группа армий под командованием генерала Диверса. В нее входили 7-я армия генерала Пэтча и французская 1-я армия генерала де Латра де Тассиньи. Преодолев Шварцвальд, группа вышла своим левым флангом к территории Швабии. После захвата Карлсруэ она устремилась к Штутгарту. Эйзенхауэр все еще боялся, что немцы создадут на юге Германии так называемую "Альпийскую крепость", поэтому он приказал, чтобы две эти армии продолжали наступление в юго-восточном направлении к Зальцбургу и соединились с русскими войсками на дунайской равнине.

Вид американских солдат приводил немецкое гражданское население в неподдельное изумление. Развалившиеся в своих джипах "джи аи", курившие или жевавшие резинку, никак не подходили под устоявшийся в германском сознании имидж солдата. На многих автомашинах армии США, и даже на танках, были выведены имена любимых женщин американских парней. Однако некоторые вещи, творимые американцами, казались немцам хорошо знакомыми и привычными. Бесстыдный грабеж мирных жителей начали еще сами военнослужащие вермахта. Теперь эстафету от них приняли освободители от нацистской чумы.

Факты грабежа со стороны союзных войск были зафиксированы еще задолго до того, как их части пересекли границу рейха. "На основе обнаруженных у солдат предметов, — говорилось в тексте доклада, подготовленного для американского командования в период арденнского сражения, — можно сделать однозначный вывод: грабеж имущества бельгийского гражданского населения осуществляется в значительных масштабах"[483]. Имел место подрыв сейфов ради присвоения себе их содержимого. Перед въездом в какую-нибудь деревню, расположенную в Центральной или Южной Германии, американская военная полиция устанавливала специальные плакаты, гласившие: "Не превышать скорость, не грабить, не брататься с гражданским населением". Однако все эти предупреждения не оказывали на союзных солдат никакого эффекта[484].

Далее к северу наступали британские войска. Офицер шотландской гвардии, впоследствии ставший судьей, замечал, что операцию по форсированию Рейна точнее было бы назвать "операцией Грабеж"[485]. Он описывал, как разбитые окна магазинов являли собой то, что можно назвать "раем для воров". "Предотвратить грабеж было невозможно, — вспоминал бывший шотландский офицер, — лишь только ограничить его до присвоения себе предметов, имевших небольшие размеры. Здесь в лучшем положении оказывались танкисты, которые могли разместить в своих боевых машинах все — от печатных машинок до радиоприемников… Я стал кричать на солдат своего взвода, которые грабили дом вместо того, чтобы провести в нем зачистку. Но внезапно я обнаружил, что на мне самом уже висят два прихваченных где-то бинокля!"

Более независимые в своих действиях, как, например, команды SAS, являлись соответственно и более амбициозными. Один офицер впоследствии отмечал, что "Монти [фельдмаршал Монтгомери] был обеспокоен проблемой грабежей"[486]. Тогда как фельдмаршал Александер, по-видимому, "относился к ней более спокойно". В одном или двух случаях на загородных виллах были совершены дерзкие ограбления, которые могли бы быть вписаны в историю криминального мира, поскольку похищенными оказались очень дорогие ювелирные украшения. Одно из подразделений SAS обнаружило запасник произведений искусства, который принадлежал жене Геринга. Снял сливки с этой коллекции сам командир подразделения. После чего он позволил подчиненным сделать свой выбор. Холсты были вырезаны из рамок, свернуты и положены в стволы минометов.

Отношение к ведущейся войне среди союзных войск было различным. Многие американцы и канадцы являлись идеалистами. Они уверили себя, что должны спасти Старый свет, а затем как можно скорее вернуться домой. Их более циничные собратья по оружию видели свой интерес в торговле на черном рынке. Офицеры французской армии, особенно из старого кадрового состава, считали необходимым отомстить немцам за поражение 1940 года и тем самым восстановить в своей стране чувство национальной гордости. Вновь прибывающие на фронт офицеры британской армии считали, что примут участие в "борьбе не на жизнь, а на смерть за демократию и свободный мир"[487]. Однако вскоре они обнаруживали, что текущая война представляет собой скорее "страничку из истории их полка, вступившего в состязание против не слишком подготовленного в спортивном отношении противника". Естественно, что ничего подобного не наблюдалось на русском фронте.

Неожиданно быстрое продвижение союзников в Центральной Германии вызвало в Кремле сильное беспокойство. В поведении советского руководства появились даже черты оскорбленного самолюбия. Лидеры СССР, ранее так часто обвинявшие западные державы в затяжке открытия второго фронта, теперь ужаснулись перспективе взятия Берлина англо-американскими войсками. В Москве самым серьезным образом относились к воздушной мощи западных союзников и отмечали тот факт, что немцы больше боятся "тайфунов" и "мустангов", чем советских штурмовиков.

Сталин никогда не искал нормального объяснения поведению германских солдат, которые предпочитали сдаваться войскам западных держав, а не Красной Армии. На самом деле это было вполне естественным явлением, поскольку советский плен означал для немцев практическую реализацию "отмщения" со стороны русских.