Для того чтобы сохранить в секрете подготовку наступ-1ения, советское командование приказало очистить от местного населения прифронтовую полосу шириной в двадцать километров[465]. Был установлен режим радиомолчания, а на каждом полевом телефоне повесили табличку: "Не говори о том, о чем рассказывать нельзя".

На германской стороне шли свои приготовления. Особое место в них занимала угроза репрессий против тех лиц независимо от ранга и звания, которые отказывались честно выполнять свой долг. Эти репрессии предусматривались не только для провинившихся военнослужащих, но и для членов их семей. Например, после того, как генерал Лаш, комендант гарнизона Кенигсберга, был заочно приговорен к смертной казни, нацисты арестовали всех его ближайших родственников.

Агония Восточной Пруссии сказывалась на моральном состоянии берлинцев почти так же тяжело, как и осознание прямой угрозы столице с фронта на Одере. 2 апреля советская артиллерия начала массированный обстрел центральных районов Кенигсберга. Старший лейтенант Иноземцев 4 апреля записал в своем дневнике, что его батарея выпустила по врагу шестьдесят снарядов, в результате чего подготовленное к обороне здание оказалось превращено "в кучу щебня"[466]. В то же время части НКВД были обеспокоены возможностью просачивания военнослужащих противника через линию советского фронта. Отмечалось, что окруженные немецкие солдаты переодеваются в штатскую одежду и пытаются выдать себя за мирных жителей. По этой причине приказывалось более тщательно проверять документы всех гражданских лиц[467].

7 апреля Иноземцев отмечал очень эффективную работу советской авиации[468]. Красноармейцы в большом масштабе применяли огнеметы. Если из какого-либо дома продолжал вестись огонь противника, то к нему немедленно отправляли огнеметчиков, которые заливали все помещение огнем. Борьба здесь не шла (как это случалось раньше) за каждый этаж или лестничную клетку. По мнению Иноземцева, бои за Кенигсберг могли войти в историю военного искусства как пример образцового штурма большого города. На следующий день в бою погиб товарищ Иноземцева, по фамилии Сафонов. Но в тот же день их артиллерийский полк произвел последний залп по вражеской цитадели.

Разрушения в городе были ужасны. Тысячи солдат и гражданских лиц нашли себе могилу под обломками зданий. Иноземцев писал, что повсюду витает "запах смерти". Буквально каждый подвал был заполнен ранеными. Генерал Лаш понимал, что никакой надежды на спасение уже нет. Советские 11-я гвардейская и 43-я армии вели бои с остатками вражеского гарнизона непосредственно в центре города. Даже заместитель Коха считал необходимым срочно отступить. Но к этому моменту все дороги к Земландскому полуострову оказались уже перерезаны. В ночь на 8 апреля была предпринята последняя попытка прорыва, но и она потерпела фиаско. Артиллерийские и авиационные удары разрушили большинство коммуникационных линий в самой крепости и сделали невозможным сосредоточение войск для последнего отчаянного удара. Местное руководство нацистской партии, не уведомив генерала Лаша, объявило о намерении вывести из города и гражданское население. Однако советская артиллерийская разведка быстро установила места скопления людей и открыла по ним уничтожающий огонь.

Пелена дыма над Кенигсбергом оказалась настолько плотной, что сквозь нее можно было разглядеть только огненные линии от пролетающих ракетных снарядов. Оставшиеся в живых мирные жители выкидывали из окон белые флаги. Некоторые даже отбирали у солдат винтовки, чтобы побыстрее прекратить кровопролитие. Лаш знал, что конец уже близок и никакой помощи из рейха не будет. Он не желал более продолжать бессмысленную бойню и страдания гражданского населения. До самого последнего солдата сражались лишь подразделения СС. Однако все их попытки продлить агонию сопротивления оказались бессмысленными. Утром 10 апреля генерал Лаш и сопровождающие его офицеры прибыли в качестве парламентеров в штаб маршала Василевского. Гарнизон Кенигсберга капитулировал. В плен сдалось около тридцати тысяч человек. Естественно, что имевшиеся у них наручные часы и другие полезные вещи сразу же отбирались красноармейцами. Следует отметить, что советские бойцы быстро нашли в городе достаточные запасы алкогольной продукции. Количество актов изнасилования, совершенных в руинах города, подсчету просто не поддается.

Старший лейтенант Иноземцев решил совершить экскурсию по дымящимся развалинам столицы Восточной Пруссии. Его внимание привлек бронзовый монумент Бисмарка, смотрящий одним глазом (половина лица у памятника была снесена советским снарядом) на советскую регулировщицу. Казалось, что объединитель Германии пребывал в недоумении. Он как бы молча спрашивал: "Откуда здесь русские? Кто им позволил?"[469]

Конец сопротивления в Восточной Пруссии и Померании был ознаменован еще одной трагедией. В ночь на 16 апреля советская подводная лодка пустила на дно госпитальное судно "Гойя", на борту которого находилось около семи тысяч беженцев[470]. Спасти удалось всего сто шестьдесят пять человек.

Начало наступления на Берлин можно было ожидать в любой момент. В сводке штаба группы армий "Висла" за 6 апреля говорилось: "На фронте 9-й армии отмечена оживленная активность противника — шум моторов и лязг танковых гусениц в районе Райтвайн, юго-западнее Кюстрина, и далее на северо-восток к Кинитцу"[471]. Штаб группы предполагал, что атака начнется в течение ближайших двух дней.

Однако спустя пять дней русские все еще не начинали атаку. 11 апреля генерал Кребс сообщил Хейнрици, что "фюрер ожидает русского наступления 12 или 13 апреля"[472]. На следующий день Гитлер приказал Кребсу вновь позвонить Хейнрици и передать тому, что "инстинктивно чувствует — начало русской атаки является вопросом всего одного или двух дней; то есть ее следует ожидать 13 или 14 апреля"[473]. В свое время Гитлер пытался предсказать точную дату высадки западных союзников в Нормандии, однако ошибся. Теперь же он снова решил войти в роль человека, которому заранее известны все планы противников. Предсказания оставались, пожалуй, его единственной возможностью демонстрировать свой контроль над ситуацией.

Вечером 12 апреля Берлинская филармония давала последний концерт. Альберт Шпеер, который был организатором представления, пригласил на него гросс-адмирала Дёница и адъютанта Гитлера полковника фон Белова. По этому случаю, несмотря на строжайшую экономию, в зале было включено достаточно яркое освещение. Фон Белов писал, что "концерт возвратил нас в другой мир"[474]. Программа включала в себя произведения Бетховена, Восьмую симфонию Брукнера и, наконец, "Гёттердэммерунг" Вагнера. Позднее Шпеер утверждал, что предупредил весь оркестр о необходимости немедленно покинуть Берлин сразу после концерта.