и натолкнул меня на эту мысль, — сказала она. — Ты помнишь, что сказал мне тем вечером в лазарете, когда я выставляла себя идиоткой, тоскуя по Египту?

Мрачное выражение затмило его лицо. Вечер, когда они праздновали открытие лазарета, был последним мирным вечером. А после были пролиты реки крови.

— Я тебе сказал, что ты вовсе не выставляешь себя идиоткой, тоскуя по своей человеческой родине, — тихо сказал он. — Что там твои корни и они сделали тебя тем, кем ты стала.

— Ты был первым в Дэвабаде, кто сказал мне такие слова. И единственным. Ты был первым, кто понял меня, понял от начала и до конца, нашел то, что я не могла примирить одно с другим — египтян и дэвов, шафитов и Нахид, воров и целителей, все вместе они становятся сильнее. — Нари глубоко вздохнула, заставляя себя выдержать взгляд Али. — То же самое я хочу сделать и для тебя.

Али громко проглотил слюну. Они оба знали, о чем она ведет речь. Если Али разрывался между двумя разными народами, к которым принадлежали его родители, то это было мелочью в сравнении с той ситуацией, в которой он оказался теперь. Ситуацией, в которой он пребудет до конца дней как посол между маридами и джиннами.

— Хорошо, — произнес он дрожащим голосом. — Вероятно, это на удивление мощная сумочка.

Нари не смогла сдержать нервного смеха, но узел тревоги в ее груди немного расслабился.

— Ты имеешь в виду не сумочку, а то, что в ней. У меня некоторое время назад была пациентка, художница из Та-Нтри, она делает всякого рода талисманы и ювелирные изделия из каменной соли. Ее поделки удивительны; она дала мне прекрасное ожерелье, но предупредила, что оно боится воды. Избыток влаги, избыток тепла — и оно растворится. Я… в общем, я попросила ее сделать что-нибудь для тебя.

Али посмотрел нее вопросительным взглядом:

— Я тут вижу связь с Аяанле, но я не уверен, что мне стоит иметь вещи, которые растворяются в воде.

— В этом-то и состоит ее назначение, — пояснила Нари. Она протянула ему сумочку, а сердце ее в этот момент колотилось, как сумасшедшее. — Это гезирийская часть.

Все еще хмурясь в недоумении, Али взял сумочку. У него, казалось, ушла целая вечность на то, чтобы расшнуровать бечевку, но, покончив с этим, он извлек что-то завернутое в шелковую материю и принялся разворачивать ее.

А развернув, замер.

Это была маска, мастерски сделанная из монолитного куска розовой соли. Она ярко сверкала в солнечных лучах, как драгоценный камень с тысячью граней. Головокружительный рисунок из звезд и бриллиантов, яблочных и ирисовых бутонов, мигающих над округлыми вырезами для глаз, и изящное вместилище для носа.

У Али явно перехватило горло.

— Это…

— Это брачная маска, — пролепетала она. — Или, по крайней мере, она может стать таковой. Она не сгорит дотла, как деревянная, но я подумала, что если ты воспользуешься своими способностями, то сможешь ее растворить. — Ее лицо горело от смущения, но она продолжала: — Мне показалось несправедливым, что ты будешь вынужден отказаться от такой важной гезирийской свадебной традиции из-за того, что ты лишился огненной магии.

— Ты сделала для меня брачную маску, — потрясенно повторил Али. Он впился глазами в подарок. — Я… ты имела в виду кого-то конкретного, кто наденет ее?

«Да!» Ее сердце, казалось, пело, хотя ужас терзал ее при мысли о том, что ей придется сделать столь откровенное заявление.

Но Нари начала издалека:

— Я имела в виду ту, кому все еще нужно время. Ту, кто старается — изо всех сил старается — построить здесь свою жизнь, невзирая на постоянный страх, что в то мгновение, когда она почувствует себя счастливой, вся ее жизнь будет разорвана на части. — Слезы жгли ее глаза, и она быстро, смущенно отерла их. — Но ту, кто надеется, что ее чувства чисты, хотя она пока и не может заявить о них.

— Ах, Нари. — Али ухватил ее руку. — Я не знаю, то ли мне плакать, то ли целовать тебя. Если плакать, то это, вероятно, довольно тревожная реакция, а второе запрещено. — Он наконец встретился с ней взглядом, и, какие бы слова он ни говорил, его глаза уже были влажны, и Нари увидела желание, горевшее в них. — Твои чувства чисты, свет мой, — сказал он по-арабски. — Надеюсь, и мои тоже.

Тяжесть, казалось, стала сдвигаться — стала сдвигаться, но не упала полностью — с ее плеч.

— Ты уверен? Если ты не хочешь ждать, я это пойму. На маске не вырезаны имена…

— Есть только одно имя, которое я хочу видеть вырезанным рядом с моим. — Али явно был не в силах противиться желанию чуть-чуть нарушить устои, а потому взял ее руку, поднес к своим губам и легонько — так легонько, что его прикосновение могло показаться движением воздуха — поцеловал ее пальцы.

Это краткое прикосновение его губ разожгло непомерно сильный пожар внутри нее.

— Слава творцу, — выдохнула она. — Я так нервничала.

— Тебе не нужно нервничать. — Али другой рукой провел по краю маски. — Это самый добрый, самый осмысленный подарок из тех, что я когда-либо получал. Я найду для него безопасное место. Ты не спеши. А когда будешь готова… — Маленькие облачка тумана, которые обычно плавали у его ног, некоторое время назад бурлили, как грозовые тучи, но теперь они успокоились, приклеились к ее коже. — Мы напишем нашу историю.

Нари ждала — не охватит ли ее паника. Лес, в котором обычно громко щебетали птицы и чирикали, перепрыгивая с ветки на ветку, различные волшебные животные, погрузился вдруг в тишину и спокойствие. Этот момент был слишком сладостным, слишком обещающим, но позыв дистанцироваться от него, оградить свое сердце и защитить себя от боли в будущем так и не пришел, и уже одно это казалось знаком, вселяющим надежду.

И все же она не могла не спросить у него не без некоторой подначки:

— И как ты думаешь, наша история будет счастливой?

Али улыбнулся ей:

— Думаю, да.

Благодарности

Я бы никогда не зашла так далеко в этой истории, если бы не интерес и энтузиазм моих замечательных читателей. Спасибо, что терпели меня, и, я надеюсь, вам понравилось это затянувшееся прощание с Нари, Али, Дарой и остальными членами дэвабадской компании. Джен, прости, если не говорила этого в последнее время, но мне очень повезло, что ты мой агент и тебе хватило чутья увидеть в моем бормотании проект, которым можно поделиться.

Рошани, спасибо тебе