темно-синий плащ и дэвские штаны, дымок, вьющийся из-под шерстяной шапки, плохо скрывал его черные волосы. Оружия у него она не увидела. Впрочем, это не имело значения.

Когда ты один, оружия тебе не нужно.

— Бич, — прошипела сквозь зубы Акиса. — Приятно проводишь время?

Дараявахауш замер, потом повернул к ней голову. Зейнаб напряглась. Она видела этого Афшина в качестве мстительного незваного гостя при дворе ее отца и кровавого полководца Манижи. Она видела его в качестве сломленного врага, который пытался перерезать себе горло, видела его в качестве присмиревшего, чувствующего себя неловко посетителя у постели Нари.

Этот Афшин имел усталый вид. Усталый настолько, что, как решила Зейнаб, даже не удивился, увидев их, он словно заранее был готов к худшему.

Дараявахауш допил вино из чаши, а потом громко поставил ее на стол.

— Проводил. — Он ухватил черпак, ручка которого торчала из полузакрытой глиняной амфоры. — Хотите выпить? Это, может быть, смягчит вас немного.

— Единственное, чего я хочу, — это вонзить меч в твое горло.

И теперь таверна прореагировала, злой, вооруженной гезирийской воительницы, видимо, было достаточно, чтобы вывести из ступора самые сбитые с толку мозги. Игральные фигурки стукались друг о друга, рычали, когда их игроки отступали, а человек с черепахой прижал здоровенное животное к груди, словно защищая его.

Немолодая женщина-дэва в лоскутном платье вышла из-за прилавка, выхватила черпак из руки Афшина.

— Выметайтесь. Оба.

Зейнаб подалась к Акисе и ухватила подругу под руку.

— Идем. — Но Акиса стояла твердо, как скала.

Дараявахауш тоже не двинулся с места.

— Я не желаю вам зла, — осторожно сказал он. — Клянусь. Я всего лишь… — Его яркие глаза, в которых поселилась тревога, переметнулись с Акисы на Зейнаб. — Принцесса Зейнаб?

Он произнес эти слова достаточно громко, чтобы его услышали все, и Зейнаб почувствовала, что все головы в таверне повернулись в ее сторону.

— Разве я сказала уходить? — Выражение лица барменши изменилось так мгновенно, словно ее место вдруг заняла другая женщина. Она быстро пополнила чашу Дараявахауша, потом, сияя улыбкой, достала из потайного шкафа еще две. — Оставайтесь! Я настаиваю.

Зейнаб никак не прореагировала на ее слова. Она вдруг обнаружила, что никак не может оторвать взгляда от изумрудного цвета глаз Дараявахауша. Она помнила эти горящие глаза, которые встретили ее взгляд в лазарете, когда она пришла сдаваться. Последовавшая за этим долгая прогулка будет преследовать ее всю жизнь. Будучи верующей, Зейнаб тогда высоко держала голову и повторяла в уме Символ веры. Она полагала, что ее казнят на площади перед ее народом, что она станет мученицей последнего падения Дэвабада.

Но она не умерла. Ни тогда на улице, ни в подземелье. Как и Дараявахауш. И вот они снова оказались друг перед другом.

Он опасливо показал на подушки справа от него.

— Сядьте, — тихо сказал он. — Прошу вас. Между нами теперь мир, да?

Акиса не опустила мечей.

— Я недавно похоронила прах моего лучшего друга. — Голос ее дрожал — такого Зейнаб не слышала никогда прежде. — Один из твоих ифритов ударил его по спине топором. Твой «мир» не делает его менее мертвым.

Дараявахауша передернуло, и тут в дело вмешалась Зейнаб. Ее первоначальное потрясение от встречи с Афшином проходило, его заменяла новая решимость выяснить, что, черт побери, тут происходит.

Сказать, что Дараявахауш оставил Дэвабад в запутанных обстоятельствах, было бы сильным преуменьшением. В зависимости от того, кому вы задавали вопрос, этот Афшин мог быть монстром, который бежал от справедливого суда, а мог быть трагическим героем, который выбрал путь искупления. Зейнаб знала, по какую сторону этой кривой находится она. В ходе атаки на дворец она потеряла отца и несколько десятков близких ей людей, она собственными глазами видела ужас разрушенной Цитадели. И это было до того, как он проложил тропу смерти к лазарету. До последней попытки Манижи взять ее в плен — резни, которую Зейнаб не забудет никогда. Сведенные в кирпичную пыль многосемейные дома. Обрушенная академия в Аяанле с погребенными внутри нее учащимися.

И если часть ее могла согласиться с тем, что какая-то доля вины за последнюю атаку лежит и на ней — она была в плену у Манижи, — она не могла не задавать себе вопрос, сколько жизней можно было бы спасти, если бы он пораньше объявился у Бану Нахиды.

Но в данный момент ее личные чувства не имели значения. Дараявахауша не видели после его бегства, а Зейнаб была не из тех, кто отказывается от возможности почерпнуть полезные сведения о кровном враге ее семейства. Она подошла поближе к Акисе. Гезирский язык она знала плохо, но несколько слов помнила и немного в ее голове осталось.

— Информация, — прошептала она на гезирийском. — Для дома. Ну?

Акиса посмотрела на нее испепеляющим взглядом, а потом села, положила мечи себе на колени.

Зейнаб тоже села и, обратившись к хозяйке заведения, пустила в ход самую любезную из своих улыбок.

— Могу я попросить у вас кофе? Мы с моей спутницей предпочитаем кофе вину.

Женщина низко поклонилась:

— Мгновенно, ваше высочество.

Внимание Дараявахауша снова обратилось к вину.

— Как его звали? — спросил он, не отрывая глаз от чаши. — Вашего друга, которого убил ифрит?

Зейнаб не удивилась бы, если Акиса заколола его за этот вопрос. Но Акиса ответила, с такой силой сжимая рукояти мечей, что костяшки ее пальцев побелели:

— Любайд.

— Любайд, — повторил Дараявахауш. — Я сочувствую вашей утрате. Искренне.

— Пошел ты… — Но, сказав эти слова, Акиса все же вернула в ножны один из мечей, и Зейнаб восприняла это как положительный знак.

Прошло еще мгновение, и Дараявахауш заговорил снова:

— Должен сказать… принцесса Дэвабада, пожалуй, последний человек, которого я ожидал увидеть в местной таверне. Зачем вы отправились в такое путешествие по просторам Дэвастана?

В его голосе слышалась какая-то подозрительная нотка. И Зейнаб не могла винить его в этом. Вид у нее, вероятно, и в самом деле был ненормальный, и ее легко было узнать в этой глухомани, где ее сопровождала одна Акиса. Нет, она, вероятно, походила на шпиона, намеренного совершать злодейства в его стране.

— Мне нужно было уехать из дома, — ответила Зейнаб, понимая, что ущерб для нее будет меньше, если она скажет в ответ правду, а не отделается саркастическим замечанием. — Куда-нибудь в новое место, где меньше воспоминаний, если вы меня понимаете.

— Я вас понимаю больше, чем мне хотелось бы понимать, — пробормотал он.

Барменша вернулась с двумя чашками, над которыми поднимался парок.

— За счет заведения, — настойчиво сказала она. — Может быть, вы скажете вашему брату, чтобы он не забыл про нас, когда дело