Доспехи и одежды, чтобы те не были так заметны в свете солнца, наместник перепачкал жирной землёй, как только попал в лес. Оставалось лишь найти укромное место среди хвойных веток и небольших деревьев. Вскоре после того, как Мортон спрятался за поваленным стволом и закопался в листья и ветки, он услышал голоса неподалёку. Никто так и не приблизился к нему. Форест повернул из леса, когда солнце начало садиться, но Мортон продолжал лежать на всякий случай, чтобы исключить ловушку, пока не стало совсем темно.

Бладсворд не желал вспоминать свой путь – падения, страх преследования и опасения, что он не заметит оврага, упадёт, сломает ноги и будет мучительно умирать в одиночестве, представляя, как его тело будут обгладывать дикие звери. Факела у мужчины не имелось, да он и не решился бы зажигать его – Форест бродил где-то неподалёку. Лишь к вечеру наместник восточных владений, грязный, промокший, замёрзший, потерявший где-то в темноте кусок плаща и перчатку, выбрался из чащи. Вторую ночь он почти не спал, а двигался вперёд, чтобы к полудню доползти до деревни. Там он расплатился золотом из, слава Богам, оставшегося при нём кошеля за ночлег и еду – жалкие простолюдины, крестьяне, которые должны подчиняться лордам беспрекословно, не желали принимать его просто так. Там же мужчина прикупил лошадь, заплатив за старую клячу пятикратную сумму, отвалил немало за одежды и пропитание и только после этого направился в сторону столицы. На полпути, в городе, Бладсворд сумел отправить весть о скором прибытии, и в сутках от Кнайфхелла преданные воины встретили его.

По возвращении домой, уповающий на богатырское здоровье лорд был вынужден признать, что годы взяли своё, и слёг. Лекари считали, что лишь жажда жить и надежда добраться до родного Кнайфхелла не позволили Мортону поддаться болезни раньше.

Помощники знали, что их правитель играет в свои игры, и не лезли более, чем требовалось, – за это наместник их ценил.

– Что прикажете делать с гостями, милорд Бладсворд? – поинтересовался командующий, прихваченный из Санфелла, когда лорд пришёл в себя.

Мортон давно рассуждал над этим вопросом; даже когда голова плыла и мысли путались, он не переставал думать.

– Собери столько отрядов, сколько посчитаешь нужным. Ночью, когда люди Фореста будут спать, они будут наиболее беззащитны. Не хочу, чтобы вы пострадали. Полагаю, они не станут ожидать подвоха. Они не знают, что я вернулся.

– Нам взять их под стражу, милорд?

– Нет. – Мортон скривил губы в усмешке, представляя, как регент будет грустить, когда узнает, что его брат пропал, а потом его тело найдётся в какой-нибудь реке у Редглассов. Это отвело бы подозрения от Бладсворда и заставило Экрога изрядно попотеть, доказывая невиновность. – Убейте их всех. Убейте, а затем погрузите в мешки, набейте их камнями и бросьте в реку или море. Или скормите свиньям. Сделайте так, чтобы их больше не было, и тех, кто их приютил, отправьте следом.

Большой Жестокий человек поднялся с бревна, стоило лишь Мэнди подойти к костру. Мужчина делал это всякий раз, так же как и молодой вожак Вихт Вайткроу. Как и остальные люди, прибывшие из Других земель вместе с главарём и жившие по непонятным законам. Они были приучены вставать при появлении женщин, зачем-то подавали руки и помогали устроиться. При появлении всех женщин, любых, даже таких, как Амадинллин.

Воительница чувствовала себя странно. Непривычное поведение не добавляло умиротворения, в Доме из камней она переживала это легче. Ещё более непривычным было внимание вожака с Других земель, назвавшегося Райаном Форестом. Но принижать чужие традиции, тем более перед воином, который отважно сражался и, как и положено настоящему вождю, не оставлял свой народ, означало проявить неуважение не только к Жестоким людям, но и к самой себе. Наплевать на вложенные в неё усилия. Показать, что в самом деле она является дикарём – это слово неизменно проскальзывало, где бы женщина ни находилась.

С юных лет Мэнди привыкла к двум культурам, она чтила традиции своего племени не меньше, чем обычаи Жестоких людей. Проживающие в Дэйбрейке отличались от своих сородичей с Других земель, живущих за большой водой, и не походили на привычных жителей из свободных поселений вроде тех, где родилась воительница. В Доме из камней жил кто-то средний, промежуточное звено, сковывающее разные куски цепи. Привычные и непривычные одновременно. Их схожесть взглядов отчётливо проступила, лишь когда в Дом из камней начали прибывать чужеземцы, бывшие совершенно иными. Одним из таких чужаков стал молодой вожак Вихт Вайткроу.

Мэнди впервые видела его, и почему-то от неё требовали полного подчинения. Непонятные долгие речи прибывшего и его ужимки не вселяли доверия. Лишь из-за Виллы, Венса и Велеса Мэнди приняла Вихта и попыталась понять.

Приятель молодого главаря из Других земель, назвавшийся Рирзом, показался женщине ближе. Хотя они успели переговорить всего несколько раз, Мэнди чувствовала в человеке силу бойца. Нечто неуловимое, необъяснимое, знакомое было в том друге вожака. Духи на его счёт не отвечали, они не хотели рассказывать, права ли воительница. Такое случалось нередко. В тот раз Мэнди не требовался их ответ – связь была, она ощущалась, и когда на пиру в честь гостя Рирз передавал ей кубок, Амадинллин почувствовала в пальцах лёгкое покалывание, как от ледяной воды.

Но с Рирзом подобное произошло всего раз. Райан Форест же не переставал нервировать женщину, и она не понимала причины. В большом вожде чувствовалось что-то такое же знакомое, более близкое, словно некогда они принадлежали к одному племени, разделённому на два соседних поселения, виделись когда-то в детстве, а теперь встретились вновь. Странное ощущение не оставляло её уже второй день, с тех пор как они впервые заговорили.

– Сиди, – кивнула здоровяку из Жестоких людей женщина, но тот упорно продолжал стоять, пока она не села на край бревна и не протянула к огню руки. Ночи становились холоднее, а духи упрямо молчали. Им не нравились эти земли, а может, они сердились на Мэнди. Подолгу она бродила вокруг лагеря, стояла в высокой траве или среди деревьев. Она хотела услышать их зов. Ветер, единственный её спутник в такие моменты, был холодным, пронизывающим и чужим, посланным не на благо. Он морозил, а не помогал.

– Что мы теперь будем делать? – поинтересовался вождь из Жестоких людей. Уже не в первый раз. Теперь Мэнди знала ответ.

– Ты – лечиться. Я пойду в город, отправлю письмо.

– Ты не должна! – Большой мужчина опустился обратно на бревно, его голос, и без того громкий, стал ещё раскатистей. – Мои люди уже поплатились за мою глупость, и посылать на смерть ещё кого-то, тем более женщину…

– Ты мной не командуешь. И не отправляешь. Я сама иду, – попыталась утихомирить вожака Амадинллин, но тот продолжал реветь медведем и переубеждать её.

При первой встрече вождь показался решительнее. Скорее всего, на его нрав повлияли потери. Жестокие люди этим отличались от соплеменников воительницы, они не знали, что ждёт их после смерти, и тяжело переживали утраты.