Генерал посмотрел на нее искоса и помешал свой кофе.

— А чем все закончилось в Дростди?

— После смерти своей матери Летти, Джонти Джек унаследовал все состояние, но ему ничего не было нужно. Он лишь мельком заглянул сюда и передал мне контейнер с бутылкой. Он знал, что я люблю золото.

Генерал усмехнулся.

— Владениями Бергов теперь управляет адвокатская контора Писториуса — они содержат счета и капиталовложения в порядке, а также следят за тем, чтобы дома и хозяйственные постройки не обветшали. У них есть человек, который каждую неделю проветривает помещения, регулярно морит тараканов и прочую живность…

— А что это за дома?

— Усадьба Карела Легче Воздуха. И Перьевой Дворец Меерласта. Вы там еще не были? — Генерал был сильно удивлен этим обстоятельством.

— Нет, — ответила Инджи.

— Так у Джонти есть еще один дом… два дома?

Генерал рассмеялся и хитро покосился на нее.

— Я думал, что вы близкие друзья. Оба увлечены искусством, и все такое…

Инджи вздернула нос.

— Он имеет полное право на свою личную жизнь. Он вовсе не обязан раскрывать мне все свои тайны.

— Попросите его отвезти вас туда как-нибудь, — сказал генерал. — Вы будете очарованы — Перьевой Дворец Меерласта как раз за железной дорогой, а усадьба Карела находится на окраине фермерских угодий в Эденвилле. «Дом Посередине» — так его люди называют.

Он наклонился к Инджи поближе.

— Может быть, вам удастся найти карту золотого прииска в одном из домов. Говорят, что она была спрятана в одном из протезов Меерласта. Нога была полой, и, судя по всему, он годами разгуливал с картой в этом тайнике.

— Так почему же никто до сих пор не нашел карту, — воскликнула Инджи, — и не разобрался наконец со всей этой историей?

— Это только первая часть карты, — вздохнул генерал, глядя куда-то за плечо Инджи. — Существует вторая, без которой первая абсолютно бесполезна. Видите ли, Меерласту была известна только часть правды. А другая половина головоломки находилась в руках этого маленького обладателя тугой задницы из Трансвааля.

— Фельдкорнета Писториуса?

— В точку! — воскликнул генерал. — Я вижу, вы неплохо выполнили домашнее задание. — Он рассмеялся и щелкнул пальцами, чтоб ему подали еще кофе. — Да, эта мелкая дырка от задницы! Рыжебородый Мальчик-с-Пальчик.

Он вновь заговорщицки наклонился к ней, и она обратила внимание на то, что его тяжелое дыхание мало чем отличалось от запаха изо рта у Александра.

— Содомит, — прошептал генерал.

— Ох! — воскликнула Матушка и, закрыв лицо руками, опрометью выбежала из комнаты.

— Итальянец… — добавил он лаконично. — И вдобавок ко всему, католик.

3

Когда на смену этой ужасной ночи пришел рассвет, черные повязки, которые люди из черной воловьей повозки повязали друг другу на глаза, превратились в стаю черных скворцов, которые годами кружили над тростниковой изгородью за Перьевым Дворцом Меерласта. В летние дни они слетались на ветви фигового дерева, растущего во дворе адвокатуры Писториуса.

Каждый житель Йерсоненда знал, что скворец — птица без стыда и совести.

Никто не стал бы использовать скворца в качестве символа для семейного герба или печати.

Скворец — это совсем не то же самое, что голубь, который олицетворяет мир, или журавль, символизирующий достоинство, или ласточка, которая обозначает смену сезонов, или сова, воплощающая в себе мудрость.

Скворец — это птица, несущая с собой дурное предзнаменование, напасти и сплетни. Скворцы летают шумным роем, с криками накидываются на любые посевы, уничтожают все съедобное и тут же уносятся прочь.

Местные жители, считали, что в качестве Кары Господней скворцы должны будут напоминать им в течение всей жизни о том, что случилось в ту ночь на Полях Печали, возле Золотой Копи.

«Им» — конечно, имелось в виду фельдкорнету Писториусу, Меерласту Бергу и их потомкам. Каждый знает, что можно сколько угодно пытаться расстрелять этих черных бестий из духового ружья или катапульты; но они сидят себе, как ни в чем не бывало, невредимы, словно бы и вовсе они не из плоти и перьев, а просто обрывки ночной тьмы или траурной одежды.

Бармен указал Инджи на стаю черных скворцов, назвав их «птицами-покрывателями», когда они пронеслись над городом, наполняя воздух пронзительными хриплыми криками.

— Птицы-покрыватели? — переспросила Инджи, но он тряхнул головой и исчез за стойкой, чтобы залить за воротник, в то время как посетители думали, что он ищет влажную тряпку, колет лед или нарезает лимоны дольками.

— Мне больше ничего не известно, — сказал бармен, — да и то немногое, что я знаю, это в основном местные сплетни да кривотолки.

Он перегнулся через барную стойку, обдав Инджи запахом перегара.

— Здешний народ тоже ничем не лучше скворцов. Вечно судачат, ссорятся, постоянно стремятся нагадить друг другу на головы…

Он усмехнулся.

— Я так понимаю, — Инджи решила воспользоваться тем, что бармен был явно в настроении поболтать, — что здешние жители не хотят разговаривать о событиях прошлых лет.

Он снова ухмыльнулся, протирая стакан белым полотенцем.

— Они берегут силы для того дня, когда золото таки найдется. Каждый надеется урвать себе часть. Даже всего лишь пара монет может круто изменить жизнь многих, из тех, кто живет в этом захолустье.

— О? — Инджи задумалась на мгновение, взболтав мутную пену в своем стакане. — Вы хотите сказать, что люди до сих пор верят в эту историю о кладе? Они действительно надеются…

— Они думают о золоте каждый божий день. Для них это уже давно стало значить намного больше, чем просто золотые слитки.

— Что же тогда? — спросила Инджи.

Он снова потряс головой, в то время как два молодых фермера вошли в бар, стуча по полу тяжелыми ботинками. От них несло потом и овечьей шерстью. Шумно поприветствовав бармена, они присели за стойку. Инджи допила свой напиток, попрощалась, кивнула другим посетителям и отправилась прочь.

Она шла по следам черной воловьей повозки и не знала этого — но, тем не менее, — они поднимались вверх по дороге, на которую она ступила; и что Меерласт вместе с Молоем-фельдкорнетом ждали ее, а рыжебородый Писториус щурился потому, что он мог разглядеть человека с деревянной ногой и широкополой шляпой с белоснежным пером, но от его взгляда так же не ускользнула и другая, расплывчатая фигура. Может быть, это было из-за того, что солнце светило ему прямо в глаза, но это совершенно точно была молодая женщина в странной одежде.

Он потряс головой и подумал, что это уж слишком.

Он смотрел, как Инджи шла по пыльной дороге, на Меерласта, кланяющегося и снимающего шляпу, так что перо касалось пола, и думал: «Только до этих пор, Господи, но не дальше…»