Ххот, естественно, пытки тишиной не выдержал первый:

– Эй! Паренек! Это как? Кто?! И это… Как?!

Вопрос был поставлен не вполне корректно, но мальчик его понял – он вообще неоднократно демонстрировал невероятную понятливость:

– Это были хранители. Нас они не тронули – я нашел с ними общий язык и попросил пройтись по тропе к северу. Если там есть засада или они на самолет наткнутся… Ххот, у врагов наших появятся проблемы. Большие проблемы.

– Не сомневаюсь. Ох и крик был – вы слышали? От такого крика даже лысый может поседеть! А ладонь ты зачем порезал?

– Так надо. Не будем задерживаться – пойдем вперед, пока наши… гм… новые союзники расчищают путь.

– Э! А эти наши друзья потом не вернутся?

– Не бойся – они никогда больше не тронут тех, кто со мной.

– Я их уже почти не боюсь, а вот тебя начинаю…

* * *

Он успел сменить немало профессий, что для патриархального края нетипично. Было это, конечно, давненько – тогда ему приходилось самостоятельно подыскивать себе род занятий. У него не было обязанностей, не было долга перед Тропой, зато было много смешных желаний – обыденная жизнь его не устраивала. Начал, как и все, с крестьянской доли, но, как только подрос, первым делом бросил отчий дом, убежав на поиски доли лучшей. Лучшую найти оказалось непросто: она не попалась в лоток нелегала-золотодобытчика; не было ее и среди орд паломников, которым он подряжался прислуживать; под киркой рудокопа, на каторжных работах, тоже не блеснула.

Очень хотелось денег – много и сразу. Для чего они были нужны, он теперь уже не помнил. Из-за денег и пошел в конокрады. Всякий знает, что самый дешевый конь – ворованный конь. Украсть несложно – гораздо труднее уйти с добычей. С конокрадами крестьяне поступали незатейливо: ломали ноги в коленях, а руки в локтях, после чего прогоняли по калеке общинное стадо. Если после этого тело все еще подавало признаки жизни, сжигали в соломенном стогу, а обугленный огарок топили в помоях – в праве на погребение таким отказано.

Попадаться было нельзя.

Он придумал отличную идею… Вернее, тогда она показалась ему отличной. Тропа ведь приходит в упадок, паломников больше нет, и посторонние там не шастают. Идеальная дорога для перегона ворованных лошадей. А что касается правил Тропы – конокрадам правила не писаны.

Коллеги по ремеслу его идею восприняли благосклонно. Они уже привыкли к его находчивости и получили благодаря ей немало дивидендов. И в тот раз тоже не думали ни о чем – шанс пополнить карманы заставил позабыть о древних суевериях.

Раньше он много чего интересного придумывал…

Блистал оригинальными идеями…

Давно…

Даже очень давно…

В те времена он еще живым был…

Идея с перегоном лошадей по Тропе оказалась не столь прибыльной, как предполагалось, – древние суеверия превратились в реальность…

Зато теперь ему не нужны деньги – он даже не помнил, зачем они вообще нужны. В шкале нынешних ценностей монеты были примерно там же, где шишки на елях: висят себе и висят, вообще ненужные из-за своей полной бесполезности. Лошади хранителю тоже ни к чему: нельзя осквернять Тропу ленью – изволь передвигаться по ней своими ногами. Даже боги здесь пешком ходили – не ставь себя выше них.

В бывших друзьях по шайке он тоже больше не нуждался и держался с другими хранителями лишь из соображений практичности – вместе проще окружать добычу. Да и подходящих дневных убежищ у Тропы не столь уж много – солнечный свет вреден для мертвой плоти, поддерживаемой псевдожизнью. Вот и ютились все вместе в маленькой сырой пещерке чуть западнее поворота Тропы.

Все его приоритеты и ценности после смерти резко поменялись. Высшее благо теперь не деньги, а кровь. Кровь стала всем.

Не всякая кровь подходит, но в этом деле хранители предпочитали действовать методом проб – сперва убить, а потом разбираться. Добыча поступила свински: сделала правильные выводы и все реже появлялась возле Тропы. Это очень плохо: отходить от следов богов он не мог – это действовало на него гораздо хуже, чем прямые солнечные лучи. Приходилось голодать, а это тоже не шло на пользу: темный падальщик – призрачная сущность из межмирового пространства, что завладела его телом, – нуждалась в обильной пище. Без еды она хирела – отмирали те нити тонких энергий, что поддерживали внутриклеточные процессы. Ткани постепенно загнивали; к ходячему трупу начинали проявлять интерес насекомые. Особенно опасны были мухи – их личинки способны нанести невосполнимый ущерб телу. Действовали они гораздо эффективнее солнечных лучей – немного медленнее, зато разрушения от них колоссальны. Сохранись у него чувство юмора, он бы смеялся над байками крестьян – те искренне считали, что нежить убивает солнце. Бред – он легко мог пережить полуденное пекло, но потом… Потом бы его сожрали черви, вылупившиеся из яиц, отложенных мухами.

Так что свет вторичен – просто его любят мухи. В пещере приходилось укрываться вовсе не от светила: мухи в темноте летать не любят.

Он не знал, кто были те люди, что забрели в ночной лес. Старик, двое мужчин, ребенок, и еще зверь с ними. Но он знал, что в их жилах течет живая кровь. В людях всегда течет живая кровь. И в животных тоже.

Остатки человеческой личности сосуществовали с магической сущностью в причудливом симбиозе. Сущность поддерживала в трупе биологические процессы, а человек занимался рутинными делами – искал пропитание для поддержания псевдожизни. В пищу годилось лишь одно – живые кровяные клетки, отобранные у тех, кого прокляла Тропа, или отданные добровольно. В действия человеческой личности падальщик не вмешивался без нужды; вот и этой ночью не возражал против нападения на пятерку теплых существ.

Сперва не возражал.

Ребенок, умышленно поранивший свою ладонь, все изменил.

Кровь бывает двух видов: ценнейшая в ночном мире… и бесполезная. С первой все понятно: нечистые животные, коим запрещено топтать следы богов; нарушители законов Тропы; добровольцы, обсидиановым ножом вскрывающие свои вены для пропитания храмовых хранителей. Эта кровь подходит для магической сущности – именно такую пищу ищет для нее человеческий носитель.

Увы, попадается она нечасто. Обычная добыча хранителей – это заблукавшие крестьяне, неосторожные охотники, азартные золотоискатели. Их кровь сущности не подходит – эти суеверные людишки редко нарушают законы Тропы. Умертвив подобную добычу, приходилось ее бросать – ни на что она не годилась. В такую даже твари межмирья вселяться не желали – это все равно что пытаться влезть в раскаленный докрасна доспех.

Первой крови он был рад. При виде второй ощущал нечто вроде огорчения – тень человеческой личности все еще испытывала бледные подобия эмоций.

У ребенка кровь была не первая.

И не вторая…

Он ничего не боялся – мертвецу бояться нечего. Магический паразит тоже был не из пугливых: нет в этом мире оружия, способного ему навредить.