— Он всё-таки человек? — спросил я в пространство. — Чонотакс? Он человек всё же, хотя и маг?..

Пожалуй, это было лучшее из решений. Оно спасало нас от смертоубийства, оно должно было обезопасить госпожу Торию Солль… и, если верить нервной Танталь, весь мир в придачу. Господин маг, опоённый снотворным, бесчувственный, лишённый воли — и разом с тем магической силы…

И вот теперь я тащил через лес волокуши, и если память подвела меня и мы выбрали неправильное направление — с наступлением ночи сомнениям и раздумьям настанет логический конец, потому как явятся волки…

Танталь опять отстала. Алана брела рядом, сунув руки в муфту, — видимо, Танталь отказалась от помощи; я подошёл к распростёртому на волокушах телу и наклонился над бледным лицом господина мага.

— Черно… Мы правильно идём?

Молчание. Опущенные веки, страдальческая складка между голых бровей.

— Черно… Ты меня слышишь?

— Собака, — изменившимся голосом сказала Алана.

Я осёкся.

В морозном воздухе отдавался далёкий, многоголосый собачий лай.

* * *

Легко ли варить суп в кулаке? Хранить во рту смертельный яд, носить уголь за пазухой?

К ночи мы пришли на хутор, и наши денежки оказали магическое действие, да такое, что я на минуту ощутил себя настоящим колдуном. Нас приняли на постой, накормили, постелили постель и разогрели воды; я дал себе слово ни о чём не думать до утра. И заснул в объятиях Аланы, довольный, почти счастливый; и проснулся среди ночи, ближе к утру, в совершенной тьме.

За портьерой возилась, стонала сквозь зубы Танталь. Ей снились кошмары; ей снилось, как она бредёт по Преддверью, а впереди маячит фигура, не вполне человеческая, исполинская фигура Стража, который одновременно и муж её, Луар…

Алана тихонько сопела у меня над ухом; осторожно, боясь потревожить жену, я погладил укрытое одеялом плечо. Потом выбрался из постели, накинул на голое тело плащ, пробрался за портьеру. Танталь уже не стонала, но дышала тяжело.

Я постоял над ней, а потом, осторожничая и огибая углы, на ощупь двинулся в соседнюю комнату.

Эта комнатушка служила, вероятно, помещением для прислуги; теперь на топчане в углу лежал, укрытый собственной шубой, господин Чонотакс Оро. На ночь я крепко стянул ремнями его локти, запястья, колени и щиколотки; не скрою, в какой-то момент мне ясно вспомнилось подземелье с бочками и ржавые цепи на собственных руках. Поделом вору и мука…

Я остановился в дверях, прислушиваясь и не улавливая дыхания. Или маги не дышат?

Молнию нельзя запрячь в повозку. Волка нельзя прикормить пирожками; где та грань, за которой Черно Да Скоро может считаться безопасным? Безобидный Чонотакс — мёртвый Чонотакс?..

Я переступил с ноги на ногу. Мы слишком самоуверенны; мы почему-то решили, что действительно можем убить его, пока он беспомощен. А если нет? Если права Алана и для такого убийства нам понадобится «магический предмет»? К чему тогда все эти моральные дилеммы, мы сохранили ему жизнь не из благородства, а просто потому, что не умеем её отнять…

Взять сейчас ремешок, приставить к его беззащитному горлу…

Противно. Если он захрипит и отправится к праотцам, кем я буду в собственных глазах? Ночным душителем безоружных?!

Не говоря уже о том, что Приговор Судьи…

За портьерой слабо вскрикнула Танталь.

— Ты скотина, — тоскливо сказал я безоружному врагу. — Что, что с тобой делать?!

Весёлые путешественники. Мужчина, две женщины и с ними — пороховая бочка в человеческом обличье. Ни бросить, ни взорвать.

* * *

А на другой день наступила весна. Мгновенная, беспощадная; жители хутора брались за головы, рассказывая о снесённых паводком плотинах и мостах, о затопленных низинах и прочем стихийном ущербе. По оплывающему снегу нам удалось добраться до соседнего посёлка, а там путешествие выдохлось само собой, потому что уже на следующее утро дороги сделались совершенно непроходимыми.

Денег у нас было в достатке. Мы сняли лучшие комнаты в гостинице и навели справки о местных знахарках. Знахарок оказалось сразу три, и две из них величали себя «колдуньями»; пределом их колдовского искусства было умение излечить от запора. Все три, не сговариваясь, предложили мне один и тот же набор трав — вероятно, ещё в незапамятные времена их бабки воровали друг у друга рецепты. «Снульник» — так назывался этот душистый сбор. «Только глядите, молодой господин, не перебрать бы — надолго заснёте, не добудятся»…

Рецепт приготовления был прост. Не прибегая к помощи служанки, я заварил сонный сбор и процедил отвар через тряпицу — боюсь, что дурманящий дух растёкся по всей гостинице.

Чонотакс не подавал признаков жизни. Зеркальце, поднесённое к губам, покрывалось испариной — и только. Из чайника с широким носиком я вливал в его приоткрытый рот ежедневную порцию «снульника» — от одного запаха можно было лишиться чувств.

— Не переборщи, — говорила Танталь сквозь зубы.

Распутица тем временем окончательно расквасила дороги, снег сходил, обнажая раскисшую глину. Разговорчивая хозяйка всё чаще заговаривала со мной, расспрашивала, куда благородные господа держат путь и не нужен ли лекарь «тому господину, что из комнаты не выходит». Слуги уже поглядывали с любопытством; в гостинице сложно хранить тайны. Я запретил горничным прибирать в Чонотаксовой комнатушке, якобы затем, чтобы не беспокоить больного, но на самом деле боясь, как бы посторонний взгляд не наткнулся на ремни, которыми этот болезненный господин связан.

В комнатушке, где помещался господин маг, не было камина. Я заметил, что Танталь избегает вносить туда свечи и не разжигает огня в присутствии Чонотаксова безжизненного тела.

— Разве ему не всё равно? — спросил я с долей сарказма.

Она не ответила.

* * *

Мы проторчали в гостинице почти две недели; и хозяйка, и слуги, и весь посёлок опротивели нам до невозможности. Черно Да Скоро отсыпался — ежедневная порция снульника делала своё дело; когда любопытная служанка вопреки запрету сунула нос в его комнатушку, глазам её предстало зрелище совершенно мирное — человек измождённый, конечно, и лысый, но зато спокойно спящий под покровом чёрной шубы. И служанка, удовлетворённая, понесла уже прочь пищу для новых пересудов — как вдруг по дороге ей встретился я, раздражённый, злой и беспощадный.

Надо ли говорить, что с каждым днём настроение моё делалось всё хуже и хуже; надо ли говорить, что невозмутимая покорность господина мага волновала меня больше, чем волновали бы попытки к бегству. Надо ли говорить, что не служанка была повинна в моём раздражении, но, поймав её на проступке, я не стал сдерживаться. Я сообщил ей, что господин, который спит в запрещённой для прислуги комнате, болен неизлечимой болезнью, первым признаком которой является облысение, что любопытная служанка может рыть могилку для своих роскошных волос: вскоре они выпадут один за другим, и череп служанки будет в точности похож на череп вышеназванного господина. Что болезнь заразна и, не исключено, все родственники служанки заболеют тоже; не помню, что я ещё говорил, но бедная девушка сползла на пол в истерике. Полчаса гостиницу лихорадило, изо всех углов мерещились женские всхлипы; спустя ещё полчаса ко мне явилась хозяйка, непривычно холодная и неприветливая, и сурово просила покинуть гостиницу как можно скорее. Потому как за распространение всяческой заразы сажают в тюрьму, потому как у неё, хозяйки, есть управа на всяких проходимцев, повинных в морах и поветриях, и, если мы не подчинимся, она упечёт нас в яму и велит спалить наше барахло.