Когда я, с трудом подавив желание пристроить окурок в кадку, возвращаюсь в холл четырехзвездного отеля «Oro», за столом, где я оставил компьютер, сидит Гидон Кремер.

Очень интеллигентный, в бордовой водолазке, совершенно не похожий на пройдоху-адвоката. Настоящий и довольно живой на вид.

– Ну что, – говорит живой Гидон Кремер, – посмотрели?

– А то, – говорю я.

– И что скажете? Если сравнивать с тем, что теперь?

– Ну… – говорю я осторожно, быстро тасуя в уме правильные формулировки, чтобы не задеть ненароком. – То, что я посмотрел, – это было отлично сделанное шоу. Блестяще сделанное, я бы сказал. Но оно, конечно, было сделано по всем правилам шоу-бизнеса. Хотя и направлено против шоу-бизнеса. Сюжет про творца, художника, который противостоит обществу потребления, – это ведь сюжет, который вполне неплохо потребляется в подобно устроенном обществе, да?.. А то, что вы делаете сейчас, в сравнении с этим шоу выглядит, конечно, более… дилетантским. Но и намного более личным.

– Конечно! – говорит горячо настоящий Гидон Кремер. – Это именно то, чего я хочу: противостоять мифологии успеха! Именно то направление, в котором я пытаюсь двигаться!

Я киваю с облегчением: нет, кажется, не задел.

Двигаться, ага: в случае Гидона Кремера это ключевое слово.

* * *

Один из лучших (а многие скажут: лучший) скрипачей современности, международная знаменитость, уроженец Риги, ученик великого Ойстраха, победитель конкурсов, лауреат премий, обладатель званий, некогда неблагонадежный, но допущенный на советский музыкальный олимп отпрыск шведско-немецко-еврейско-балтийской фамилии, в конце семидесятых ушедший между пальцев системы на Запад, но не отказавшийся от советского паспорта, человек, сумевший в большом «свободном мире» не только сохранить, но и приумножить свой небожительский статус, друг, собеседник, соратник Ростроповича и Штокхаузена, Альфреда Шнитке и Луиджи Ноно, автор нескольких книг, муж и спутник нескольких прелестных и талантливых женщин и отец двух прелестных и талантливых дочерей – взрослой, живущей в Москве Лики, почти взрослой, живущей во Франции и учащейся в Британии Анастасии, – сомнительный семьянин и несомненный трудоголик, мечтатель, фантазер и весьма эффективный менеджер собственного дара, создатель камерного фестиваля в австрийском Локенхаузе и ансамбля «Kremerata Baltica» – Гидон, словом, Маркусович Кремер всё время движется в самом буквальном смысле этого активного глагола.

Позавчера он был в Инсбруке, днем репетиция, вечером выступление в зале Конгресса.

Вчера он был в Вене, утром, в восемь, поезд из Инсбрука, днем репетиция, вечером выступление в Theater an der Wien, напротив модернистского памятника венскому художественному прорыву, Сецессиона с его вечнозолотым куполом-деревом, под которым начертан самонадеянный девиз «Времени – его искусство, искусству – его свободу».

Сегодня он в Айзенштадте – репетиция, кто бы сомневался, днем и выступление вечером.

Через два дня он в итальянском Мерано, через пять – в швейцарском Люцерне. И так далее: пунктирная линия распланированного концертного маршрута зигзагом штопает оба полушария и календарь на несколько месяцев вперед. Я всего-то пару суток соучаствую в этом непрерывном движении, а уже чувствую себя порядком вымотанным. Хотя я не даю концерты, а всего-то задаю вопросы. Хотя мне тридцать пять, а Кремеру в минувшем феврале стукнуло шестьдесят три.

Наверное, говорю я себе, всё дело в навыке. Потому что скрипач Гидон Кремер вот уже много лет в дороге живет. По-настоящему живет – от города к городу, от страны к стране, от отеля к отелю и от зала к залу: он, наверное, самый известный и высокооплачиваемый персонаж, буквализирующий аббревиатуру БОМЖ – «без определенного места жительства».

Бездомный Гидон.

– Так всё и есть, – он пожимает плечами. Это вчера, это поезд Инсбрук – Вена, сто восемьдесят километров в час, мелькающие за окном зеленые горки, постепенно – с удалением от Альп – сходящие на нет, и белесовато-синие внезапные озера, и неброские городки, регулярные, как нотный стан, с непременным скрипичным ключом кирхи посередине. Как-то так получается, что даже разговариваем мы с Кремером исключительно в транспортных средствах, в автобусах и поездах. – То есть я пытаюсь последние полтора года как-то жить в Вильнюсе – я люблю этот город и вообще Прибалтику, у меня и спутница жизни из Вильнюса…

Спутница жизни улыбается с соседнего сиденья вагона первого класса, красивая литовка Гиедре Дирванаускайте. Много (сорок пять!) лет назад юноша Гидон, закомплексованный и талантливый, одна из новых надежд могучей советской империи исполнителей классической музыки, записал в дневнике: «Люблю красивых женщин. Явно буду еще из-за этого иметь массу неприятностей».

– Но и там, в Вильнюсе, я бываю раз в три-четыре месяца и в лучшем случае неделю, – продолжает Кремер. – Так что сложно назвать это местом жительства. Ну вот разве что там впервые за много-много лет собрался весь мой гардероб, мои рубашки, моя обувь. Зато до Вильнюса не доехала моя библиотека, мои диски… Да в том вильнюсском жилище они бы и не поместились.

– В общем, – говорю я, – у скрипача Кремера появился наконец платяной шкаф, а книжного шкафа всё нет и нет?

– Книжный шкаф, – говорит он с сомнением, – вроде бы образовался в Вене… Но я, когда приезжаю в Вену, живу всё равно в гостинице – вот и сейчас буду. Я там… в своем книжном шкафу… ни разу в жизни не ночевал. Но – хотя бы есть место, где расставлены книжки и диски. А еще существует архив – и он в Швейцарии. В Швейцарии ведь формально и есть мое ПМЖ вот уже тридцать лет. Я прописан у своих друзей и исправно плачу швейцарские налоги. Но бываю там еще реже, чем в Вильнюсе.

– Говорят, – я хмыкаю, – швейцарские налоги довольно высоки. Не самая выгодная прописка, нет?

– Говорят еще, – отвечает Кремер, – что налоги выгодно платить в России. Потому что там их можно не платить. Но это же еще не повод жить в России? Так уж сложилось, что я приписан к одному из швейцарских кантонов. И слава богу: кто-то следит за этой самой материальной стороной моей жизни, и я соприкасаюсь с нею очень редко – буквально раз в году, когда подписываю бумаги.

* * *

Кремер косится на свой мобильный, лежащий на столике: с этим техническим устройством у него отношения сложные – он и называет его «маленьким волшебником», и жалуется на то, что сотовая связь производит интервенцию в личное пространство; а потому музыкант Кремер старается держать «маленького волшебника» выключенным (чтобы отвечать только на заранее согласованные звонки), а за гостиничным завтраком на пару с Гиедре и вовсе оставлять его в номере (чтобы получать удовольствие от завтрака).

– Я, – уточняет он, – всё время перемещаюсь не только когда работаю. Но даже во время своих каникул. В каникулы я стараюсь съездить туда, куда не езжу с концертами. Вьетнам, Бутан, экзотические острова Тихого океана… Северный полюс, куда я добрался на атомном ледоколе «Россия» в девяностом: для меня тогда важным открытием было, как звучит лед, когда его давит туша ледокола, – ведь ледокол не колет, а именно давит лед, наваливаясь массой сверху, а я раньше этого не знал… А недавно вот я отлично отдохнул неделю в Хорватии и неделю в Черногории. Хотя что значит «отдохнул»… Гиедре может подтвердить: я там всё время работал над сценарием – сценарием этого вот шоу, с которым я и «Кремерата Балтика» сейчас ездим. У меня в результате такого отдыха даже прозвище… для узкого круга… появилось. Вспомнился недавно мотивчик Моисея Вайнберга из «Каникул Бонифация». Вы смотрели этот мультик? Я вот его пересмотрел. И понял, что я и есть Бонифаций.