с ними вживую. Кешиш — так звали моего собеседника-брахмана — говорил на прекрасном английском, поддерживал глобализацию Индии, знал, где находится Украина, и в целом производил скорее впечатление западного интеллектуала, чем восточного духовника. Он почему-то решил не вставать, и я уселся рядом с ним на пол.

Мы мирно общались. Вдруг он внезапно соскочил с небольшого постамента на руки, взял палочку с ватой на кончике и быстро макнул ее в какую-то жидкость.

— Возьми, Артэми. Это органический парфюм священных молитв нашего храма, — и он продолжил передвигаться по полу вокруг меня на руках, не вставая на ноги. — Каждый день я провожу семь часов в молитвах об этом месте и его гостях, так что твой парфюм будет иметь долгое послевкусие и, возможно, охранять тебя в Индии. Держи — он твой.

Брахман мягко вложил благоухающий кусочек дерева в мою ладонь, снова приподнявшись на руках. Наклонив голову в знак благодарности, я вдруг заметил, что у него нет ног. Вместо полноценных конечностей свисали небольшие отростки, сжатые у основания золотыми кольцами. Я резко вдохнул, весь внутри сжался, чтобы не вскрикнуть от неожиданности и не выдать свой шок. Но этого делать вовсе не надо было — перемена энергий не осталась незамеченной монахом.

— Ты удивлен? — несколько секунд он смотрел мне в глаза, словно в чем-то сомневаясь, а потом спохватился и быстро продолжил: — Хочу задать тебе один вопрос. Почему ты считаешь, что добро — это хорошо?

— Ну, для меня это очевидная вещь. Меня так воспитали, это закон природы. Я это осознаю и ощущаю. Добро всегда побеждает зло, — я вспомнил главный посыл всех славянских сказок и тут же засомневался внутри, кто кого побеждает в этой фразе.

— Законы природы? — переспросил брахман. — А ты допускаешь, что может быть что-то еще? Готов увидеть что-то, что изменило бы твое представление о мире?

Я не совсем понимал, что именно он имел в виду, но нервно усмехнулся и ответил: «Готов». Он пригласил меня придвинуться ближе к «алтарю», выключил свет единственной лампочки и поставил по периметру вокруг нас две свечи внутри вырезанных из дерева колб. «Алтарь» мгновенно преобразился, все стало по-другому. Свет, а точнее его отсутствие, и мерцание огня все изменили. Я обернулся к двери, чтобы разглядеть Шубу, но его больше не было в храме, а сама входная дверь оказалась закрыта.

«Как? Почему он ушел? — пронеслось в моей голове, и виски начали пульсировать от странности происходящего. — Что я здесь делаю?»

— Приготовься… — оборвал мои мысли Кешиш. — Я расскажу и покажу тебе историю. Такую, которую не поймет твой мир. И тебе понадобится мужество и сила духа, чтобы в нее поверить. Закрой глаза.

То, что происходило дальше, описать непросто. Это словно смесь — тягучая и непрерывная, но при этом легкая, словно воздух и свет. Что-то внутри подсказало в определенный момент открыть глаза, и я увидел, как тело брахмана медленно, но заметно… приподнимается в воздух. Сначала я решил, что он так ловко отжимается на своих сильных натренированных руках, но после рассмотрел, что под его накидкой ничего не было, а тело уже парило сантиметрах в тридцати над землей. Я начал быстро моргать и шире открыл глаза, подумав, что не вижу чего-то в темноте: но там ничего и не было. Под ногами Кешиша, оторвавшегося от прохладного пола, я мог заметить свечи, которые до этого закрывало от меня его тело.

Чтобы в это поверить, кажется, нужно было отказаться от всего, что раньше знал в жизни. Все условности и ограничения, на совесть выученные в детстве, плотно сидят в сознании каждого человека. Меня всегда устраивала моя выработанная годами и отточенная система ценностей, и я вряд ли был готов когда-либо расшириться настолько, чтобы отказаться от своего мировосприятия и не посчитать подобное чушью, если бы кто-то рассказал. Для скептиков всегда оставался незыблемым один аргумент: я этого не вижу и не чувствую, а значит, этого нет. И вот этот аргумент разбился на тысячу осколков и рассыпался: я больше никогда не смогу так сказать, потому что я реально видел это своими глазами. Хоть и не мог им поверить.

Фокус? Мистификация? Труба, удерживающая его на весу? Но если так — для кого это шоу? Мы не на туристической площади, где любой зевака может кинуть монетку. Передо мной настоящий брахман. Почему меня избрали для этого?

Я мог не доверять людям вокруг, политике, зазывалам, тому же брахману — но только не самому себе. Иначе как жить, если не можешь верить своим же ощущениям и тому, что видишь? На что тогда вообще можно опереться в жизни?

— Левитация — это не дар свыше, — медленно заговорил Кешиш, когда все закончилось, — это дано каждому, кто готов выйти из обусловленности. Заложено в каждом из нас, нужно только отыскать это внутри и научиться пользоваться.

— Но зачем мне нужен такой навык?

— Я вовсе не призывал тебя учиться подниматься над землей, тебе это действительно ни к чему. Ты этого и не сможешь. Просто ты был уверен, что это невозможно, верно? А теперь придется еще немного подумать о жизни. Об этом как раз и есть наша религия.

Я был ошеломлен. Что мне теперь со всем этим делать? Живем всю жизнь, четко убежденные в том, что знаем правильные и очевидные вещи, четко уверены в том, что дышим легкими, едим ртом, притягиваемся силой притяжения к земле. Но что, если это только сумма опыта, который дала наша среда? И если мы все такие уж обусловленые, есть ли вообще шанс отыскать истину и узнать, как же все-таки устроен этот странный мир? Встреча с монахом поселила в моей голове гораздо больше вопросов, чем дала ответов. Я просто не знал, за что теперь держаться, как дальше с ним говорить. Был счастлив, поражен и напуган одновременно.

— Не стоит так однозначно стоять на постулатах и фундаментах своей жизни. Как видишь, они могут пошатнуться. Но у тебя будет хорошая жизнь, Артэми, поверь мне, — хорошая и удачливая. Вспоминай мои слова.

«Мир тебя пережует и выплюнет! Ты умрешь в своей кругосветке!» — раздались ответом в моей голове вопли Парусины из венгерского руин-паба. Я даже не заметил, как глубоко это пьяное предсказание засело в моей голове. Почему это вспомнилось именно сейчас?

Я мог засыпать монаха расспросами и увлечь в новую дискуссию, но жадность — это нехорошо. Мне показали и объяснили все, что на тот момент было нужно, и даже больше. Брахману нужно было вернуться к натиранию