Никто из ребят ничего не спрашивает, давая мне возможность выплакаться. Так проходит минут десять.

— Куда едем? — Наконец, говорит Ник.

— Давай ко мне. — Отвечает подруга.

Парень подает ей упаковку бумажных салфеток и заводит двигатель. Автомобиль трогается с места, я беру из рук Алины одну из салфеток и прикладываю к глазам. Она моментально промокает, прилипает к лицу и рвется. Я отдираю ее и скатываю в вязкий бумажный комок. Я сейчас чувствую себя точно таким же комком — использованным и ненужным.

* * *

— Добро пожаловать в клуб. — Сочувственно произносит Алина.

— На, хряпни. — Плеснув из бутылки что-то светло-коричневое, говорит Ник. И подает мне бокал. — Ненадолго, но поможет.

Мы сидим на полу в Алининой комнате. Только что я закончила сбивчивый слезливый рассказ о том, как меня развели и облапошили. И мне, конечно, жутко стыдно перед друзьями.

— Спасибо. — Бормочу я, вытирая слезы салфеткой.

Беру бокал и, не принюхиваясь, доверчиво делаю сразу большущий глоток. Напиток обжигает рот, затем горло и спускается в пищевод большим горячим шаром. Я начинаю кашлять. Слезы рвутся из глаз сильнее, чем до этого.

— Мне жаль, Мари. — Хлопая меня по спине, говорит Алина. — Говорят, каждый раз в жизни должен на этом обжечься. Ты вроде и знаешь, чем это кончится, но все равно не веришь: нет, только не со мной. Со мной все будет иначе. Херня!

— Пей еще. — Приказывает Ник.

Он подливает в мой бокал прямо из бутылки, и я послушно делаю еще пару глотков. На этот раз горечь уже не так болезненна. В животе разливается приятное тепло. Мои мысли постепенно упорядочиваются.

— Не верю, что все эти люди постоянно притворялись. — Пищу я, утирая рот. — Только не бабушка! Ну, ладно, черт с ней, с бабушкой. А Рита? Я, блин, считала ее чуть ли не своей подругой!

— Пей, малышка. — Уговаривает Ник, видя, что я снова начинаю захлебываться в рыданиях. — Сейчас полегчает.

— У тебя носки разные. — Всхлипываю я, глядя на его ноги. — Белый и черный.

— Да, вот так. — Подбадривает друг. — Залпом.

Я допиваю содержимое бокала и наваливаюсь на подушки. Алина расчесывает пальцами мои волосы. Мне кажется, будто дышать становится легче.

— И ногти на руках черные. — Добавляю я, разглядывая пальцы Ника. — Зачем ты их покрасил?

— Видишь? Ей уже легче. — Улыбается парень Алине.

— А колечко. Дашь поносить? — Печально спрашиваю я.

— Хоть все забирай. — Он снимает с себя кольца, браслеты, веревочки с запястий и надевает на мои руки. — Бусы надо?

Избавляется от деревянных бус и продевает их через мою голову.

— Почему я раньше не носила такое? — Плачу я, поднимая вверх руки и разглядывая украшения. — Почему я всегда старалась быть такой хорошей? Лучшей во всем? Хотела, чтобы мной гордились. А он… Он терпел меня ради денег. Кай терпел меня из-за бабла, понимаете? — Вытираю сопли рукавом белой блузы. — Я что, похожа на наивную дурочку?

— Просто ты добрая. — Ласково говорит Алина. — И доверчивая.

— Нельзя такой быть. — Мой голос обретает твердость. — Нельзя.

Кажется, напиток уже ударил в голову.

— Теория и практика, малышка. — Замечает Ник.

— Что? — Я поднимаю голову.

— Говорю на твоем языке. — Улыбается он. — Теория и практика. Что бы тебе ни говорили в школе, универе или дома, ты не узнаешь, пока сам не попробуешь. Ты вляпалась потому, что должна была обрести этот опыт. Не вини себя. Дело совсем не в тебе.

— Просто Кай — говнюк! — Выдает Алина. — А что? Так ведь и есть!

— Почему ты тогда не помешала мне? — Всхлипываю я. — Не остановила меня?

— А разве я могла? — Она округляет глаза. — У каждого должен быть свой говнюк, милая. Свой роковой засранец, которого ты всю жизнь будешь вспоминать под бокальчик вина с подругами. Свой уродец, которого ты не-пойми-как-полюбила, которому не-пойми-почему поверила. Свой отъявленный козлина, шикарный до такой степени, что при его появлении мокнут трусы. Свой кретин, забравшийся в сердце и от души там нагадивший! Это же мастхэв каждой нормальной бабы! Да и из-за кого нам тогда страдать? На кого жаловаться потом психотерапевту? Счастливая жизнь это как-то, знаешь, даже не по фен-шую.

Мы смеемся. Но через несколько секунд я вновь обнаруживаю себя рыдающей. Кажется, что мой организм решил разом израсходовать весь годовой запас слез.

— Нужно было бежать от него со всех ног, а я постоянно шла навстречу. — Всхлипываю я, размазывая влагу по щекам. — Каждый его удар воспринимала как вызов. Слепо верила. Прощала. Надеялась. Я придумала себе Кая, которого нет. Сама нарисовала его себе. Миссия изначально была невыполнима, а я упрямо тратила свою энергию на ее осуществление. — Делаю глубокий вдох и рвано выдыхаю. — Я тратила себя на человека, который никогда этого не оценит. Думала, моя любовь сотворит чудо, но любовь на это не способна.

— Любовь может сдвинуть горы. — Сжав мою руку, тихо говорит Алина. — Просто не в твоем случае.

— Он назвал меня курицей. — Шмыгаю носом я.

— Если ты курица, тогда он… сам знаешь кто! — Поднимает бокал Ник.

И мы хохочем.

Смех сквозь слезы — новый виток истерики, но мне он определенно нравится. Я смеюсь до боли в животе, и мои друзья делают то же самое.

— Ты совершила глупость, поверив ему. Но все совершают глупости. — Напоминает Алина, тыча пальцем себе в грудь. — Взять, хотя бы, меня.

— Отныне я буду совершать глупости только из любви к себе! — Провозглашаю я пьяным голосом.

— Звучит как тост! — Ник наливает в мой бокал еще спиртного.

— Я проклинаю все, что было между нами! — Торжественно заявляю я.

— О. А это уже сильно. — Хихикает Алина, заваливаясь на бок.

— Как думаете, мне стоит ему отомстить?

— Воу, детка, полегче. — Хлопает меня по ноге Ник.

— Мне восемнадцать! Я вообще теперь все могу! — Хорохорюсь я.

— Мстить не обязательно. — Подруга садится прямо и скрещивает перед собой ноги в позе йога. — Но защитить себя нужно. Где там твой ежедневник, в который ты любишь записывать всякую ерунду?

Я тянусь к сумке, достаю ежедневник, ручку и протягиваю ей:

— Составим план?

— Ага. — Кивает Алина. — Ты же любишь планы, я-то знаю.

— Обожаю! — Оживляюсь я.

— Для начала нужно сжечь фото бывшего. — Пишет она, открыв ежедневник на чистой странице.

— Вот дерьмо. — Хрипло произношу я. — У нас нет ни одного совместного фото…

— Жаль.

— Но теперь мне хочется хоть что-то сжечь! — Восклицаю я.