Что до Вальниха, однажды темной ночью он попросту исчезнет. Его скрутят, как ягненка, подготовленного на убой, и передадут Черной Курии. Это ублажит понтифика, а кроме того, думал герцог, будет как нельзя более уместным и надежным способом навсегда избавиться от этого человека.

Он проведет корабль через рифы. Проход узок, и с обеих его сторон кипят буруны, но он, безусловно, есть. Там, в конце пути, королева и весь город восславят его имя, восславят того, кто сохранил Вордан в годину тяжких испытаний.

Медленная улыбка раздвинула губы герцога, грезившего о будущей славе.

А пока — да разгорится огонь смуты!

* * *

Если бы этим вечером над Йорданом парил не геральдический, а самый настоящий орел, он решил бы, что город и впрямь охвачен огнем, — и ему можно было бы простить это заблуждение.

В воздухе стоял влажный жар прачечной, и душные испарения сгустились настолько, что стали почти осязаемы, — каждый глоток этого воздуха давался с трудом. Жара лишила горожан сна и обычного благодушия, а взамен принесла сильнейшее раздражение. Ребятишки раздевались догола и плескались в реке у берега, прыгая в воду с причалов, а кто похрабрей, и с мостов. На Триумфальной площади собрались в ожидании речи Дантона тысячи обывателей. Уже начинались потасовки, когда прибыли жандармы, а вслед за ними явились и арестные команды Конкордата.

Улицы по всему городу панически пустели при виде фигур в черных кожаных шинелях, что плечом к плечу неуклонно двигались от одного обреченного жилища к другому. Дети плакали, когда агенты Конкордата кувалдами ломали двери, женщины причитали, видя, как бесцеремонно обыскивают их дома. Беда не заставила себя ждать. Печатник крамольных памфлетов, не желая угодить в Вендр, попытался бежать и, прыгнув из окна третьего этажа, разбился насмерть. Другой горожанин, всего лишь выступавший в таверне с речью против откупщиков, выстрелил из пистолета в агентов, которые пришли взять его под арест; он промахнулся, но взбешенные шпики нанесли ему больше десятка ножевых ран и бросили истекать кровью на пороге собственного дома. Женщин выволакивали из постелей и гнали по улицам в одних ночных сорочках. Черные бронированные фургоны неутомимо сновали туда и назад, доставляя рыдающий груз в чрево Вендра.

Вначале почти весь город оставался погружен в темноту: устрашенные ворданаи задули лампы и свечи в домах в надежде, что так их минует гнев Конкордата. Впрочем, даже и в этой темноте тут и там мелькали островки огней. Примыкавшее к Университету Дно представляло собой сплошную полосу света. В тавернах и питейных заведениях под доброй сотней разноцветных вымпелов студенты и богема всех мастей кричали и бранились, пили и разбивали стаканы о стены.

Они все сильнее расходились с каждой вестью о новых зверствах, подлинных и порожденных чьей–то фантазией. Больше дюжины женщин подверглось насилию в Старом городе. Два десятка священников Свободной церкви искалечены за богохульство (с точки зрения Элизиума). Полсотни хладнокровно застрелено в трущобах Канав. Еще несколько сот агентов Конкордата направляются в город… нет, на самом деле это борелгайские наемники, собранные банками и одетые в черные шинели, а в Вордан их тайно переправил Последний Герцог ради укрепления своих позиций… да нет же, это мурнскаи, Черные священники, их послали изничтожить еретиков под корень.

В другом конце города, в Доках, горела еще россыпь огней. Вначале она была невелика, но как раскаляются угли, почуяв живительное дыхание кузнечных мехов, так и они разгорались все ярче. Их становилось все больше, и ручейки огня текли по лабиринту кривых улочек и проулков, огибая рыбные лавки и склады, тянулись вдоль реки и заполняли площади. Там были факелы — сотни факелов, свечи сальные и восковые, горящие головни и фонари с выпуклым стеклом. Ручейки слились в поток, и, придя в движение, он медленно, но неотвратимо двинулся к Речному тракту и далее на восток вдоль берега — туда, где поднимался Великий Мост.

Оказавшись на противоположном берегу, этот огненный поток повстречался с другими — из Нового города и Старого города, из Дна, и даже из процветающих и добропорядочных кварталов Северного берега. Огни факелов с разных сторон столкнулись друг с другом, закружились, словно колеблясь, на одном месте, и наконец решительно, все до единого, повернули на запад, чтобы хлынуть к подножию отвесных черных стен Вендра.

Глава десятая

Расиния

К тому времени, когда Расиния наконец выбралась из Онлея, она была почти вне себя от злости.

За стенами дворца, в городе, разворачивались невиданные события, на улицах бушевали страсти. Между тем она почти до рассвета шагу не могла ступить из дворцовых покоев, принимая непрерывный поток высокопоставленных посетителей. Каждый из них перед тем побывал у одра ее отца и счел своим долгом лично доставить принцессе весть о том, что в состоянии его величества пока не произошло никаких перемен. Разумеется, все они прекрасно знали, что король умирает, а потому графы и прочие носители благородных титулов спешили обеспечить себе благосклонность нового монарха. С каждым очередным посетителем вынужденная учтивость Расинии иссякала, и наконец ее терпение лопнуло. Сот объявила, что у принцессы случился приступ истерии и ее высочество, приняв снотворное, улеглась в постель, — а затем Расиния и ее камеристка улизнули из дворца.

Оставить отца было нелегко. С другой стороны, Индергаст и не позволил бы ей находиться при нем; и в любом случае Расиния считала, что, узнай отец все обстоятельства, он и сам безоговорочно одобрил бы ее решение. Благо страны и Короны превыше всего, даже семейных уз. Закрыв глаза, Расиния наскоро, без слов, помолилась. «Продержись еще хоть сутки, папа! Знаю, ты страдаешь от боли, но, пожалуйста, дай мне еще хоть один день!» Даже эта безмолвная просьба обожгла ее горьким раскаянием и стыдом.

Небо на востоке уже светлело, предвещая зарю, но во всех закоулках Дна так же жарко горели фонари и факелы. В кофейнях было не протолкнуться, разноцветные вымпелы обвисли в безветренной духоте, и на прохожих, что она видела в окно экипажа, красовались нарукавные повязки, ленты и прочие знаки политических пристрастий. Расиния сунула четки в карман и потрогала брошь, приколотую к ее плечу, — бабочку с синей, зеленой и золотистой полосами на крыльях. Она пока не заметила никого, кто носил бы те же цвета, и уже начинала беспокоиться.

Повсюду, куда ни глянь, мелькали газетные листки и памфлеты — свежеотпечатанные, влажно пахнущие дешевой типографской краской. Наверное, все щелкоперы и частные печатники