Она осмотрелась по сторонам, пытаясь понять, что происходит. В воздух откуда-то взвился сальник, прочертив причудливую дугу через тени. Переднее колесо завиляло. Мир вокруг нее скользил и кривился. Заднее колесо заскользило, безумно хлопая по расшатанным доскам.

Она привстала с сиденья и с трудом перенесла вес влево, удерживая байк в прямом положении – скорее волей, чем силой. Он заскользил вбок, гремя по доскам. Шины наконец поймали сцепление, и мотоцикл с содроганием остановился, едва не упав. Вик поставила одну ногу на настил, удерживая его прямо, хотя, лишь сжав зубы, она сражалась с его внезапным весом.

Прерывисто вздохнув, она осмотрела мост Самого Короткого Пути. За пятнадцать лет – после того как Вик видела его в последний раз – он почти не изменился.

Она задрожала, несмотря на пузырившуюся мотоциклетную куртку.

– Нереально, – сказала Вик и закрыла глаза.

Над головой она услышала сухой мягкий шелест летучих мышей.

– Нереально, – повторила она.

По другую сторону стен шипел белый шум.

Вик сконцентрировалась на собственном дыхании, делая медленные вдохи и выдыхая воздух через сложенные губы. Она слезла с байка и встала рядом с ним, удерживая его за руль. Открыв глаза, она нацелила взгляд на ноги. Вик смотрела на доски – старые, грязно-коричневые и изношенные. В широких щелях она видела мерцавшую статику.

– Нереально, – сказала она в третий раз.

Вик снова закрыла глаза. Она развернула байк – рулем туда, откуда приехала. Вик начала идти. Она чувствовала, как доски прогибались под тяжестью «Триумфа Бонневиля». Ее легкие болели. В них было трудно вдохнуть воздух, и она ощущала себя больной. Ей хотелось вернуться в психиатрический госпиталь. Она не смогла стать матерью Вейна. При этой мысли она почувствовала, как ее горло сжалось от горя.

– Это нереально. Никакого моста не существует. У меня кончились лекарства, и поэтому начались видения. Вот и все.

Вик делала шаг за шагом, шаг за шагом, и когда открыла глаза, то стояла на дороге со сломанным мотоциклом. Повернув голову и оглянувшись через плечо, она увидела прямую линию шоссе.

* * *

Вечерний туман был плащом, который открылся, принимая Вик Макквин и ее мотоцикл, а затем закрылся, проглотив даже звук двигателя.

– Ладно, Хупер, – сказал Вейн. – Пошли домой.

Пес стоял на дороге и непонимающе смотрел на него.

Вейн направился к дому и позвал собаку снова. Он придержал дверь, ожидая, что Хупер пойдет за ним. Вместо этого пес повернул большую лохматую голову и взглянул обратно на дорогу – не в направлении, в котором скрылась мать Вейна, а в другую сторону.

Мальчик не мог сказать, на что смотрел Хупер. Кто знает, что видят собаки? Что означают для них очертания в тумане? Каким странным суевериям они следуют? Вейн был уверен, что собаки такие же верующие существа, как люди. Возможно, даже больше.

– Только держи себя в руках, – сказал Вейн и закрыл дверь.

Он сел перед телевизором с айфоном в руке и несколько минут переписывался с отцом:

«Ты уже в аэропорту?»

«Да. Мой полет перенесли на три часа, поэтому какое-то время придется сидеть в зале ожидания».

«Какое дерьмо. Что будешь делать?»

«Думаю ударить по буфету. Чтобы он заплакал».

«Мама поехала кататься на байке. Решила поездить немного».

«Она надела шлем?»

«Да. Я заставил ее. И куртку тоже».

«Это хорошо. Куртка дает +5 ко всем щитам».

«ПС: Я люблю тебя. Хорошего полета».

«Если я умру в авиакатастрофе, сохрани все наши комиксы. Люблю тебя тоже».

Потом говорить стало не о чем. Вейн потянулся за пультом, включил телевизор и нашел «Губку Боба» на «Никелодеоне». Его официальная позиция заключалась в том, что он перерос «Губку Боба», но при уехавшей маме ему позволялось наплевать на свой статус и делать все, что хотелось.

Хупер залаял.

Вейн встал и подошел к окну. Но ему больше не было видно Хупера. Собака исчезла в белом испарении. Он прислушался. Мог ли байк вернуться? Похоже, мать отсутствовала дольше пяти минут.

Его глаза расфокусировались, и он увидел телевизор, отраженный в оконном стекле. Губка Боб, носивший шарф, говорил с Санта-Клаусом. Санта ударил Губку Боба стальным крюком, пробил ему мозги и бросил его в мешок с игрушками.

Вейн повернулся, но Губка Боб говорил с Патриком, и не было никакого Санта-Клауса.

Он пошел к кушетке и услышал лай Хупера у передней двери. Хвост собаки выстукивал тук-тук-тук, как и каждое утро.

– Иду, – крикнул он. – Придержи лошадей.

Но когда он открыл дверь, Хупера там не было. У крыльца стоял низенький, волосатый толстый мужчина в сером костюме с золотыми полосками. Его голова поросла неровной щетиной, словно он страдал от парши. Над широким плоским носом выступали маленькие глаза.

– Привет, – сказал он. – Могу я воспользоваться вашим телефоном? У нас случилась серьезная авария. Мы только что сбили машиной какую-то собаку.

Он говорил сбивчиво, как человек, читавший строки текста с карточки-подсказки, но с трудом разбиравший слова.

– Что? – спросил Вейн. – Что вы сказали?

Неприятный мужчина встревоженно посмотрел на него и повторил:

– Привет. Могу я воспользоваться вашим телефоном? У нас случилась серьезная авария. Мы только что сбили машиной какую-то собаку.

Это были те же слова, но с акцентами в других местах. Казалось, мужчина не знал, какие фразы являлись вопросами, а какие утверждениями.

Вейн посмотрел мимо неприятного человека. На дороге он увидел то, что выглядело грязным белым ковром, лежавшим перед машиной. В бледном клубящемся дыме трудно было рассмотреть машину и белый холмик. Только это был не скрученный ковер. Вейн точно знал, что собой представлял белый валик.

– Мы не видели его, – сказал маленький человек, жестом указывая через плечо. – Он был прямо на дороге. Мы сбили его машиной…

В тумане рядом с правым передним колесом стоял высокий человек. Он склонился вперед. Его руки упирались в колени. Он задумчиво рассматривал собаку, словно ожидал, что Хупер встанет.

Маленький мужчина посмотрел на свою ладонь и, выпрямившись, сказал:

– Это ужасный инцидент.

Он с надеждой улыбнулся.

– Я могу воспользоваться вашим телефоном?

– Что? – вновь спросил Вейн.

Хотя он расслышал мужчину идеально хорошо, несмотря на звон в ушах. Только почему-то он продолжал задавать один и тот же вопрос – без вариантов.

– Хупер? Хупер!

Он пробежал мимо маленького человека. Точнее, не пробежал, а прошел быстрым шагом. Его походка была дерганой и напряженной.