Она откинулась на спинку кресла. Небо выглядело низким и дымным. Облака отражали огни города и светились тусклым оттенком розового цвета. В горах выше Ганбаррела, где был зачат Вейн, небо по ночам заполнялось до самых заветных глубин яркими звездами – куда большим количеством, чем вы надеялись увидеть с уровня моря. Над горами существовали другие миры. Другие дороги.

– Думаю, мне это нравится, Луи, – сказала она. – В сентябре Вейн вернется в Колорадо и пойдет в школу. Я приеду вместе с ним… если все будет нормально.

– Ты сошла с ума? Конечно, все будет нормально.

Какое-то время – достаточно долгое, чтобы еще один лепесток упал в ее волосы, – никто из них не говорил. Затем, после обоюдного взгляда, они рассмеялись. Вик хохотала так громко и так свободно, что едва не задохнулась, с трудом набирая в легкие воздух.

– Прости, – сказал Луи. – Не очень хорошо подобрал слова.

Вейн, в двадцати футах от них, повернулся на каменной стене и посмотрел в сторону родителей. Он держал в пальцах погасший бенгальский огонь, с кончика которого змеилась полоска черного дыма. Мальчик помахал им рукой.

– Ты вернешься в Колорадо и найдешь мне жилье, – сказала Вик.

Она помахала Вейну в ответ.

– В конце августа сын полетит назад, и я отправлюсь вместе с ним. Мы поехали бы прямо сейчас, но коттедж на озере арендован до начала сентября, а за дневной лагерь заплачено за три недели вперед.

– И ты успеешь починить мотоцикл, – произнес Луи.

– Вейн рассказал тебе о нем?

– Не просто рассказал. Он прислал мне снимки со своего телефона. Вот, смотри.

Луи прередал ей свою куртку.

Мотоциклетная куртка представляла собой большую тяжелую вещь, сделанную из черной, похожей на нейлон синтетики и вшитых в нее костяных пластин – тефлоновой брони. В первый раз, обхватив ее руками – а это было более десяти лет назад, – она сочла куртку самой крутой на свете. На передних клапанах читались потускневшие и потертые надписи: «ШОССЕ 66», «Душевность», «Щит Капитана Америки». От нее пахло, как от Луи, – уютным теплым домом, деревьями и потом, маслом и чистыми сладкими ветрами, которые свистели на горных перевалах.

– Может, она спасет тебя от гибели, – сказал Луи. – Носи ее.

В этот момент небо над гаванью запульсировало красными вспышками. Ракета взорвалась с раздирающим уши взрывом. Небеса окрасились алым и вспыхнули дождем из белых искр.

Начался огненный шквал фейерверков.

* * *

Через двадцать четыре часа Вик доставила Вейна и Хупера к озеру Уиннипесоки. Всю дорогу шел дождь. Сильный летний ливень грохотал по крыше машины и принуждал ее ехать со скоростью не больше пятидесяти миль в час.

Она пересекла границу и оказалась в Нью-Гэмпшире, когда вдруг вспомнила, что забыла реализовать рецепт с абилифаем.

Требовалась вся концентрация внимания, чтобы видеть дорогу и оставаться на своей полосе. Но даже если бы она смотрела в зеркало заднего вида, то все равно не заметила бы машины, следовавшей за ней на расстоянии двух сотен ярдов. Ночью один комплект фар был похож на другой.

Озеро Уиннипесоки

Вейн проснулся в постели матери, еще не совсем готовый к пробуждению. Он не знал, что выбросило его из сна, пока это не возникло опять – мягкий топот тук-тук-тук о пол спальни.

Даже открыв глаза, он не чувствовал себя проснувшимся. Такое состояние ума у Вейна было и в течение дня, когда вещи, которые он видел и слышал, имели удивительное свойство того, что виделось и слышалось ему во сне. Все происходившее казалось гиперреальным и наделенным тайным смыслом.

Он не помнил, как заснул в постели матери, но не удивлялся, обнаружив себя там. Вик часто переносила его к себе на кровать, когда он начинал кивать головой. Вейн понимал, что иногда его компания необходима ей, как дополнительное одеяло холодной ночью. Теперь ее не было с ним в постели. Она всегда вставала раньше него.

– Привет, – сказал он, протирая кулаками глаза.

Шлепание остановилось, затем началось опять – с перерывами, почти вопросительным образом: тук? тук? тук?

– Кто тут? – спросил Вейн.

Топот прекратился. Дверь спальни с треском открылась на несколько дюймов. На стене выросла тень – профиль человека. Вейн видел большую изогнутую дугу носа и высокий плавный изгиб – как у Шерлока Холмса – лба, принадлежавший Чарли Мэнксу.

Он хотел закричать. Вейн попытался выкрикнуть имя матери. Но единственным звуком, который исходил из него, был забавный присвист – некий треск, как будто сломанная шестерня бесполезно крутилась в изношенной машине.

На смазанном снимке Чарли Мэнкс смотрел прямо в камеру. Его глаза выдавались вперед, кривые передние зубы впивались в нижнюю губу, придавая ему вид тупого придурка. Вейн не видел Мэнкса в профиль, однако он узнал его тень с первого взгляда.

Дверь подалась на дюйм вперед. Тук-тук-тук зазвучало снова. Вейн с трудом вдохнул в себя воздух. Он хотел что-то сказать – пожалуйста, помогите! – но топот заставлял его молчать, как рука, накрывшая рот.

Мальчик закрыл глаза, втянул отчаянную порцию воздуха и закричал:

– Уходи!

Он услышал, как дверь качнулась внутрь, заскрипев несмазанными петлями. На край кровати, рядом с его коленом, опустились большие лапы. Вейн тихо и почти неслышно взвизгнул. Он открыл глаза и посмотрел. Это был Хупер.

Большой светлый пес настойчиво смотрел Вейну в лицо, положив передние лапы на кровать. Его взгляд был несчастным и даже горестным.

Вейн посмотрел на приоткрытую дверь, но тени Мэнкса там больше не было. На каком-то уровне он понимал, что ее никогда и не существовало, – его воображение оформило образ извращенца из бессмысленной тени. Еще мгновение, и его подсознание нарисовало бы профиль настолько четким, что рисунок можно было бы изобразить на стене. Дверь оставалась открытой довольно широко. Вейн мог видеть коридор, который тянулся по всей длине дома. Там никого не было.

Однако он слышал стук, а не воображал его. Когда мальчик снова посмотрел в коридор, топот раздался опять – тук-тук-тук. Вейн понял, что это Хупер бил толстым хвостом по полу.

– Эй, приятель, – сказал Вейн, погрузив руку в мягкую шерсть за ухом Хупера. – Ты напугал меня. Зачем пришел?

Хупер продолжал смотреть на него. Если бы кто-то попросил Вейна описать выражение на большой глуповатой морде Хупера, то он сказал бы, что пес извинялся. Хотя, возможно, собака чувствовала голод.

– Я принесу тебе что-нибудь поесть. Хочешь перекусить?

Хупер издал шумный, с отдышкой, хрипящий звук отрицания – шум беззубой шестерни, бесполезно вращавшейся и не способной за что-то зацепиться.

Но нет! Вейн слышал этот звук раньше – несколько месяцев назад. Сначала он думал, что создает его сам. Но звук исходил не от него и не от Хупера. Он приходил снаружи – откуда-то из мглы раннего утра.