На обратном пути Шеффер зашел с Венецким к нему домой, по приятельски поприветствовал «фрау бюргермайстерин». в которой с удивлением узнал своего же агронома, и посоветовал обоим сидеть дома, пока не кончатся бои, а в случае надобности обещал прислать за ними солдата.

Так Николай и Лена оказались под домашним арестом.

* * *

Бомбежка прекратилась, но ближе и ближе становились пулеметные очереди и сухие хлопки винтовочных выстрелов. Партизаны явно были уже на окраинах города.

После полудня в бывший Ложкинский дом явилось все соседское семейство Иголкиных.

— Пустите нас, Сергеич? — спросил в дверях Марк Захарович. — У вас как будто затишье, а у нас вся стена как решето сделалась. Строчит и строчит там какой-то из-за базара, и все по нашей хате…

— Заходите, заходите…

Вошла Паша с огромным узлом, Володя с чемоданом и младшая восьмилетняя девочка Люся, закрученная во множество одежек.

— Так и строчит, так и строчит! — тараторила Паша, усаживаясь и развязывая платок на голове. — Никакого спасу нет… Мы и на пол ложились, и поушками укрывались, и под печку лазили… Хотели в окоп пойти, а там воды натекло выше колена… Нигде не схоронишься…

— Мамка у меня всего боится! — пробасил четырнадцатилетний Володя. — А чего там страшного? Просто партизаны стреляют в немцев, а немцы в партизан… Ничего особенного…

Паша напустилась на сына с упреками, а Лена не могла удержать улыбки, вспомнив, как эта самая Паша тряслась перед толстым Вилли и повторяла: «Пан, мы боимся!»…

— Вот в ваш дом как будто ничего и не попадает, — проговорил Захарыч. — Посидим немного, может, они и совсем угомоняться…

В Ложкинский дом попадало ничуть не меньше пуль, чем в Иголкинский, такие же самые были дырки в стенах и в окнах, и Захарыч это прекрасно видел и понимал, а говорил он с единственной целью успокоить свою далеко не храбрую невестку.

И Прасковья Ильинична действительно, неизвестно почему, почувствовала себя в безопасности и завела с хозяйкой дома разговор о картошке, запасы которой подходят к концу, о сапогах, которые промокают, о погоде, о соседях, трещала не умолкая и совершенно перестала прислушиваться к стрельбе.

Венецкий сперва тоже поддерживал эти совсем для него неинтересные разговоры, потом потихоньку вышел в соседнюю комнату и прилег на койку дочитывать какую-то из многочисленных книг, стоявших на этажерке.

Всю эту зиму у него редко бывала возможность читать: днем было некогда, а вечером слишком темно, и он наверстывал это упущение, получив принудительный выходной день.

— Тетя Лена! Есть у вас вода попить? — вдруг попросил Володя.

— Там в кадушке посмотри!

Но ни в кадушке, ни в ведрах не оказалось ни капли воды.

— Ну, что же делать? Потерпи, не помрешь! — сказал внуку Захарыч и добавил. — У нас тоже со вчерашнего дня нет воды, и на колодец по такой стрельбе не сходишь… Ничего, не век же они стрелять будут…

Лена молча стала надевать пальто.

— Куда вы, Михайловна?

— За водой!

— Да что вы! Там же стреляют! — воскликнул Захарыч. — Не ходите!.. Цел он будет, Володька-то…

— Я сама тоже хочу пить! — возразила Лена. — И сварить что-нибудь надо… А стрелять они, может быть, целую неделю не перестанут — неужели же нам из-за этого без воды сидеть?

Она оделась, взяла ведра и вышла на улицу.

Хлопнула наружная дверь, и сразу вслед за этим звуком послышался треск пулеметной очереди и несколько винтовочных выстрелов.

— Господи!.. Подстрелят ее! — закричала Паша. — И зачем она только пошла?.. И все через тебя, хулиган! — набросилась она на сына, хотя тот и не думал хулиганить.

Венецкий, который, увлекшись чтением, не слышал предыдущих разговоров, только теперь из возгласа Паши понял, что произошло.

Он бросился к окну, открыл форточку и высунулся на улицу.

Лена шла по деревянному тротуару медленно, ровным шагом. До колодца ей нужно было пройти мимо трех домов и трех огородов и повернуть за угол.

— Фью! фью! — свистели над ее головой пролетавшие пули, но она не ускорила шаг, напротив, даже замедлила.

В пустом полуразбитом доме около самого колодца сидели немцы в белых маскировочных халатах.

При виде молодой женщины с ведрами из двух оконных проемов сразу высунулось несколько голов.

— Цурюк!.. Назад!.. Паненка! Хир нихт геен!.. Ферботен!.. Нэльзья!.. Шиссен!.. Штрельят!.. — закричали на двух языках более двух десятков голосов.

Лена подошла вплотную к колодцу, поставила ведра на землю и только тогда повернулась к немцам.

— Ихь браухе вассер немен! — отчетливо проговорила она. — Ихь бин хир гекоммен унд оне вассер верде нихт вег геен!

Спокойный звучный голос и неправильная, но уверенная немецкая речь обезоружили немцев.

Обмениваясь между собой замечаниями, высунувшись из окон чуть ли не до пояса, они с интересом наблюдали, как русская «паненка» не торопясь вытащила из колодца цепь, защелкнула висевшую на этой цепи защепку на ручке ведра, опустила ведро в колодец, потом стала размеренными движениями крутить ручку вала, сперва в одну сторону, опуская пустое ведро, потом в другую, вытаскивая полное, как она сняла это полное ведро с защепки, поставила на землю, зацепила второе, опять опустила, опять вытащила — и все это, не обращая ни малейшего внимания на свистящие и стрекочущие пули.

Наконец, она зацепила коромыслом оба ведра и подняла их на плечо.

— Ауфвидерзейн! — сказала она немцам с чуть насмешливой улыбкой и пошла в обратный путь.

Венецкий ругал себя за то, что вовремя не прислушался к разговору, не отобрал у Лены ведер и не пошел к колодцу сам; он знал, что это была единственная возможность задержать ее дома.

Когда из форточки уже не стало видно Лену, он, несмотря на уговоры Захарыча и Паши, вышел на крыльцо и хотел идти встречать.

Но с крыльца он увидел, как Лена с полными ведрами показалась из-за угла. Она была цела и невредима.

Николай стоял на крыльце, загородившись от пуль дверью, и смотрел, как она не спеша поднимается в гору по мокрым скользким мосткам. Стрельба затихла — видимо, стрелки с обеих сторон, не сговариваясь, решили пропустить путешественницу, и Николай понимал, что если он теперь пойдет ей навстречу, он этим самым может навлечь на нее новый обстрел.

И он ждал, не двигаясь с места.

Вдруг Лена остановилась, сняла коромысло с плеч и поставила ведра на землю.

— Что с ней такое?!..

Николай еле удержался, чтоб бегом не броситься ей на помощь….

Но нет, она стоит спокойно, что-то шарит в карманах, потом наклонилась и что-то сделала с одним из ведер. Вот она опять подняла коромысло и пошла дальше…