— А ты не понял?

— Нет, — удивленно кошусь на белобрысого.

— Она ведьма. Причем сильная. Но не суккуб.

— Не понял.

— Она нас чувствовала и, пока ты пел, прощупывала мысленно пространство вокруг башни. И каждый раз замечала барона. Потому и не светилась сильно в окне.

— А почему ты барону этого не сказал?

— Я говорил, чтобы он не приходил. Но барон крайне упрям и считает себя умнее всех и каждого. Вот пускай теперь сам и разбирается со своими проблемами. Согласно контракту наша часть работы выполнена безупречно.

— Хм. А светлые и впрямь очень гордые существа.

— Ты сам не так давно готов был убить его всего за одну колкость, сказанную в твой адрес.

Н-да. И ведь не поспоришь.

Разворачиваюсь и иду в обратную сторону. Аид останавливается и оглядывается:

— Уверен?

— Да. — А что еще я мог сказать? Знаю, все знаю. Даже то, что уж кому-кому, а людям, тем более таким, помогать не стоит. Но как-то… странно себя чувствую. Наверное, все это плоды пацифизма. Редкая зараза, от которой уже не смогу отделаться никогда.

— Жду тебя дома.

Киваю. Я и один справлюсь. Тем более что если белобрысый что-то решил (в данном случае — не помогать барону), то не изменит своего мнения никогда.

Мне открывают только после того, как я начинаю бить в дверь не кулаком, а сапогом. На пороге стоит высокий надменный дворецкий, который пытается облить меня фирменным презрительным взглядом, но вовремя одумывается, заприметив цвет кожи. На его лице даже появляется некое подобие улыбки.

— Что угодно молодому господину?

О как! Даже приятно. Господин.

— Мне нужно срочно увидеть барона.

— Прошу прощения, но барон сегодня никого не принимает. Не могли бы вы зайти в другой удобный для вас день?

Улыбка на лице дворецкого становится шире, но эффект от этого не улучшается. И если бы я не видел, как подрагивают его колени, я мог бы решить, что надо мной просто издеваются.

— Нет, не мог бы.

— Кто там, Бернард?

— О, господин барон. Пришел мистер темный эльф.

— И что ему надо?

— Он сказал, что это срочно.

Все. Мне надоело. Не люблю, когда в моем присутствии обо мне же говорят в третьем лице. Я вообще-то еще здесь стою.

Дворецкий шарахается в сторону, едва видит длину выпущенных когтей. Вот и молодец. Правда, за его спиной меня уже поджидает охрана барона. Ребята явно мечтали закончить жизнь как-то иначе, а потому пока не лезут. Барон стоит в холле за их спинами с бокалом вина и оценивающе меня изучает.

— Чем обязан?

— Мне нужно срочно с вами поговорить наедине.

Из комнаты выходит невысокая девушка, одетая в длинный шелковый халат. На ее лице написано живое любопытство ко всему происходящему.

— Говорите здесь.

— Наедине.

Барон обнимает жену за талию и отпивает еще один глоток вина из бокала. На меня он смотрит оценивающе. А я — злюсь. И злюсь сильно. И если он сейчас же меня не выслушает — развернусь и уйду. Оно мне надо? Это, в конце концов, его жизнь. И его выбор.

Но барон непрост. Что-то в моем тоне или взгляде таки убеждает его согласиться, несмотря на возражения баронессы, которая умоляет более не оставлять ее одну даже на секунду, дабы она не умерла от разлуки с любимым.

— Хм… ведьма. — Маленькие глазки мерцают в полутьме. На меня он смотрит с большим сомнением. — А вот мне почему-то кажется, что вы просто хотите вынудить меня заплатить еще.

— Эта информация не требует оплаты. Считайте, что рассказать заставили моя честь и совесть.

Усмешка и тихий плеск вина, льющегося в бокал.

— Вот как. Честь темного барда. Значит, вы пришли, заявили, что моя жена ведьма, и теперь можете уйти со спокойной душой?

— Ну, — пожимаю плечами и сам понимаю, что выглядит это не очень красиво. — Если надо, могу попробовать доказать истинность этого утверждения.

— Да? И как же? Сожжете ее на костре? Но даже на костре далеко не каждая ведьма сознается в своих злодеяниях и примет свой истинный облик.

— Все проще. Не забывайте, что я — темный эльф. У нас есть своя магия, которая людям недоступна.

— И что она может?

Не люблю, когда на меня так смотрят. Словно я холоп, оправдывающийся перед господином. Но… надо закончить это дело. Раз и навсегда.

— Я могу снять все чары, наложенные на вас. И даже более того — обратить заклинание вспять — тогда вы станете выглядеть на свой истинный возраст, а она… как вы сейчас.

— Хм. Заманчиво. Но откуда я узнаю, что это именно снятие заклинания, а не новое заклинание, которое вы решили наложить на меня и мою добродетельную супругу?

— Все очень просто. При снятии чар тот, кто лишается настолько мощной энергетической подпитки, не может долго удерживать свой истинный облик. Она взбесится, и вы сами увидите ее сущность. Если же она и впрямь ни в чем не виновата, то будет просто медленно стареть и усыхать… Неприятно, но не смертельно.

— В этом случае я подам иск властям, и кое-кого вздернут на виселице, от которой тебя и без того отделяет всего один шаг.

Усмехаюсь и подхожу к барону. Бутылка с вином — пыльная, с остатками патины, тонкими нитями свисающей с ее краев и серебрящейся в затхлом воздухе этого кабинета. Переворачиваю ее, чувствуя, как напиток льется в горло, разбиваясь о тысячи чувствительных клеток, наполняя меня ароматом и вкусом неземного пития. Так и знал, что дрянь он употреблять не станет.

Ставлю бутылку на стол и смотрю на него. Ему не нравится, что я так близко. От него пахнет страхом. Едва-едва, но запах все же уловим, особенно для обостренного алкоголем восприятия.

— Но если я прав, вы выплатите еще десять золотых. И за освобождение, и за защиту. Так как, чтобы избежать старения, она непременно постарается вас убить.

— Значит, все-таки деньги.

— Да. И четыре дня. Молодость вернется за четыре дня.

— Хорошо. Я согласен. Когда вы проведете…

Мои когти касаются дряблой шеи, он замирает, не договорив, а запах страха буквально врезается мне в ноздри, заставляет обнажать клыки. Как сложно все-таки бороться с инстинктами.

— Сейчас. — Шепот разливается в воздухе.

Пламя камина дрожит, резко падает вниз, облизывает покрытые золой плиты. А вокруг начинает сгущаться такая тьма… которая давит, скручивает и не дает дышать.

Он хрипит, цепляется за мои пальцы. Его маленькие глазки округляются, в них плещется океан ужаса. Он хочет позвать на помощь, но не может вдохнуть.