Наконец жара спала, с севера потянулись облака. Когда наступило утро, жители Аворниса обнаружили, что город окутывает прохладный туман. Ланиус поспешил в комнату обезьян и разжег огонь. Животные снова нуждались в защите от холода.

В полдень с небес обрушились потоки воды, и, к своему ужасу, Ланиус заметил течь в потолке архива. Несмотря на дождь, он отправил туда людей заделать ее или, по крайней мере, закрыть чем-либо. Были кое-какие преимущества в том, что он являлся королем Аворниса. Неудачливому домовладельцу пришлось бы ждать хорошей погоды. Но Ланиус не собирался в бездействии наблюдать, как вода течет сверху на драгоценные и невосстановимые манускрипты. Будучи тем, кем он был, ему не надо было терпеть это.

Грас смотрел с холма на город у реки. Окрестные поля были сожжены, близлежащие фермы разграблены и уничтожены. Впрочем, он уже видел в других местах гораздо более впечатляющие разрушения. Пейзаж был не настолько пугающим, чтобы при виде его короля брала оторопь.

– Пелагония, – прошептал он. Гирундо кивнул.

– Да, все правильно. На мой взгляд, обычный провинциальный город.

– Таков он и есть, – согласился Грас.

Но это было не все, чем являлась для него Пелагония. Одно только обстоятельство, что он видел этот город, заставляло сердце биться чаще.

Птероклс понял, у него была память волшебника – на детали.

– Сюда вы сослали колдунью, – сказал он. – Отправите ли вы меня теперь обратно в столицу и разрешите ей бороться с ментеше?

Подобное уже приходило Грасу в голову. Отправить Элоду назад в таверну ее кузена также приходило ему в голову. Он не видел Алсу три года, ни разу с тех пор, как жена велела отослать ее прочь. «Жизнь становится все сложнее», – подумал он и засмеялся, хотя все это было не смешно.

– Итак, ваше величество? – Птероклс говорил с непривычной резкостью. – Вы сделаете это?

Ему было трудно противостоять Низвергнутому. Как, впрочем, и Алее, и любому другому смертному волшебнику. Грас нашел свой ответ.

– Нет, я не стану, – сказал он. – Мы все будем на одной стороне в этой битве.

Он подождал, чтобы посмотреть, что Птероклс скажет на это. К его облегчению, волшебник просто кивнул:

– Не могу сказать, что вы не правы. Она ведет себя довольно высокомерно, но ее сердце там, где надо.

Грас сердился на любые наветы в адрес своей бывшей возлюбленной. Стараясь сдержаться, он спросил Гирундо:

– Мы можем войти в город сегодня вечером?

– Я сомневаюсь в этом, – ответил генерал. – Завтра – да. Сегодня вечером? Мы дальше от него, чем ты думаешь.

Грас снова посмотрел на юг. Над городскими стенами возвышались только башня и шпили собора. По сожженному полю ехал отряд ментеше. Они удерут, как только аворнийская армия станет наступать. Грасу была хорошо знакома тактика кочевников. Если они не добивались своего, то не ввязывались в долгое противостояние.

– Тогда завтра, – сказал король Аворниса, в его голосе боролись нежелание и беспокойство – нежелание ждать и беспокойство от предвкушения будущего.

«Алса». Его губы беззвучно произнесли имя возлюбленной.

Как он и ожидал, люди принца Улаша отступили при массированном продвижении вперед аворнийцев. Он и Гирундо выбрали хорошую площадку для лагеря – у ручья, так что ментеше не могли бы отрезать их от воды, это была их любимая уловка. Он также убедился, что часовых достаточно.

– Что-то не так? – спросила у него этой ночью Элода.

– Нет, – ответил Грас, быстрее, чем следовало бы. Поняв, что ответ был слишком поспешным, он попытался объяснить:

– Я просто хочу убедиться, что город цел.

Это прозвучало фальшиво. Элода не стала требовать объяснений. Кто она была – служанка из таверны, каприз, игрушка, – чтобы требовать объяснений у короля? Она была никто, и у нее было достаточно ума, чтобы понимать это. Ей также хватило ума, чтобы догадаться, что Грас не говорит ей правду или всю правду. Нет, она не сказала ни слова, но ее глаза выдали ее боль.

Когда они занимались любовью этой ночью, она отдавалась Грасу с яростным отчаянием, какого она раньше никогда не проявляла. Может быть, она чувствовала, что король больше беспокоится о ком-то за стенами Пелагонии, чем о самом городе. Пыталась ли она показать, что тоже заслуживает внимания? После дневного перехода и после этой неистовой ночи любви Грас не беспокоился ни о чем и ни о ком, а стремительно погрузился в сон, все еще обнимая Элоду одной рукой.

А перед самым рассветом Грас имел полную возможность никогда уже больше не беспокоиться ни об Элоде, ни об Алее, ни об Эстрилде. Ментеше часто избегали схваток один на один, это правда. Но ночная атака, нападение, которое заставало их врагов врасплох, было для них обычным делом.

Вероятно, их колдуны нашли какой-то способ одурманить часовых, потому что аворнийцы ничего не знали об их бешеной атаке, пока она не началась. Они так и оставались бы в полном неведении, если бы Птероклс не вскочил со своего тюфяка, крича:

– Опасность! Опасность!

Судя по голосу, он даже не знал, что угрожает лагерю, знал только, что угроза была реальна и близка.

Его крик разбудил Граса. Королю снилось что угодно, только не опасность. Когда он проснулся, его рука накрывала грудь Элоды. Он чувствовал это даже во сне, и это расцвечивало и подогревало воображение.

Сейчас... сейчас! Вместе с криками волшебника о тревоге он слышал надвигающийся грохот подков и грубые воинственные крики на чужом языке. Ругаясь, он в конце концов понял, что произошло. Он натянул подштанники, нахлобучил шлем, схватил меч и щит и полуголый выбежал из палатки.

– Выходите! – Грас кричал во всю силу своих легких. – Выходите и сражайтесь! Быстрее, не то они убьют вас всех!

Солдаты поспешно покидали палатки. В темно-красном свете догорающих лагерных костров они казались окропленными кровью. Многие из них были так же наспех вооружены и защищены, как сам король, – у этого меч, а у того – кольчуга, у одного – щит, у другого – лук.

Казалось, что кочевники не ожидали никакого сопротивления вообще, предполагая, что убьют солдат Граса в их палатках, застав врасплох. Как бы то ни было, этого не случилось. Ментеше кричали от удивления и тревоги, когда аворнийцы кинулись рубить их, стаскивать с лошадей и посылать в них стрелы.

Один из людей принца Улаша осадил лошадь прямо перед Грасом. Кочевник оглядывался вокруг, ища соперника на коне. Он никого не нашел – и не имел понятия, что Грас был здесь, до тех пор, пока король не выдернул его из седла. У него было время только на один удивленный крик, прежде чем он приземлился в лагерный костер. После этого он уже не кричал, а перешел на визг. Огонь не погас окончательно, и угли вспыхнули с новой силой, когда он свалился на них.

Что касается Граса, он запрыгнул в седло, даже не думая о том, насколько он не любит лошадей и верховую езду. Лошадь взбрыкнула при столь быстрой перемене всадника, ударом он заставил ее подчиниться и пронзительно закричал: