Но значит ли это, что я высказался бы за замену нашей судебной системы каким-то аналогом следственного судопроизводства? За то, чтобы разрушить возводившееся веками здание и начать строительство заново, сосредоточившись на беспристрастном поиске истины государством. Взвесив все «за» и «против», могу дать на этот вопрос однозначный ответ: «нет». И следующая глава подробно объясняет почему.

Полицейский перевел свой взгляд с меня на служащего прокуратуры, а потом снова на меня. Он мельком взглянул на дверь, словно прикидывая, как бы мог уйти от ответа, выскочив из комнаты полиции, пробежав вниз по винтовой лестнице, преодолев холл суда и устремившись к выходу, чтобы очутиться на свободе. Я повторил свой вопрос:

– Итак, вы знали об умственной неполноценности обвиняемой и тем не менее опрашивали ее без участия солиситора или опекуна на протяжении трех часов, после чего написали абсолютное признание и заставили ее подписать?

Тишина. Шэрон, помогавшая мне по этому делу сотрудница, смущенно кашлянула.

– Что ж, – медленно закивал я, – если вы не собираетесь возражать моим словам, то мне придется сделать звонок юристу прокуратуры, и уже сегодня мы заведем дело. И я рассчитываю, что мы пройдемся и по более высоким чинам.

Полицейский уставился на меня и молча кивнул головой. Данный случай нарушения Закона о полиции и доказательствах по уголовным делам 1984 года, устанавливающим строгие правила проведения расследования полицией, был по-своему впечатляющим. Этот полицейский, как стало известно мне накануне вечером, когда я получил материалы по делу и переговорил по телефону с адвокатом защиты, нарушил практически все существующие правила. Единственным доказательством против Мэри, молодой девушки с психическим расстройством, которая была прекрасно известна полиции, являлось ее признание этому полицейскому. Дальнейшие расспросы помогли установить, что это «признание» сводилось к подписи Мэри под двухстраничным монологом, набросанным этим полицейским, который явился к ней домой и, вместо того чтобы арестовать ее и забрать в полицейский участок для дачи показаний под запись, сыпал перед Мэри обвинениями и угрозами, пока та наконец не согласилась подписать этот оскорбительный документ. Ей не было сделано предупреждение о даче ложных показаний, ей не сказали о ее праве на адвоката, при допросе не присутствовал ее опекун (данное требование выдвигается ко всем допросам с участием умственно неполноценного обвиняемого), и ничего из того, что было сказано Мэри на протяжении трехчасового «допроса», не было записано.

После того как офицеру в последний раз изложили всю гнусность его поступка, он, казалось, был готов расплакаться. Ему, должно быть, было не больше двадцати пяти. Это был его первый процесс в Королевском суде, о чем он с гордостью заявил мне, когда я зашел в комнату полиции. Беспроигрышное дело. Прежде чем успели объявить о начале запланированного на половину одиннадцатого заседания, я получил разрешение о прекращении уголовного преследования Мэри.

* * *

Любая система уголовного правосудия, во имя поиска истины доверяющая расследование, представление доказательств, допрос свидетелей, вынесение вердикта и приговора исключительно государству, делает это, исходя из двух принципиальных предположений: что государство в состоянии узнать истину, а также что его нейтралитет в процессе ее поиска не подлежит ни малейшему сомнению. Эти два допущения и лежат в основе следственного судопроизводства. И оба они крайне необоснованные.

Случай Мэри является примером ошибки, которую, к счастью, удалось выявить прежде, чем был нанесен какой-то серьезный вред. Уоррену Блэквеллу повезло куда меньше (2). 31 декабря 1998 года, в Новый год, его видели в клубе в его родной деревушке в Нортгемптоншире вместе с женой, с которой они уже были вместе шесть лет. В тот вечер его познакомили с женщиной по имени Сьюзан, и, попивая спиртное, они сыграли партию в бильярд. Когда часы пробили полночь, Сьюзан решила отдохнуть от этого кутежа и вышла на улицу подышать свежим воздухом. Только ступив за порог, она услышала у себя за спиной знакомый мужской голос.

– С Новым годом, – сказал мужчина. Сьюзан узнала голос, но не успела она повернуться, как мужчина ее схватил. Она ощутила холодное лезвие ножа, прижатого к ее левому бедру, и застыла в оцепенении, в то время как мужчина схватил ее под руку и потащил по переулку, подальше от клуба, в сторону лужайки. Несмотря на темноту ночи, в желтом свете уличных фонарей Сьюзан смогла распознать в своем обидчике мужчину из клуба – того, с кем она играла в бильярд. Это был Уоррен.

Он схватил ее за грудь и попытался поцеловать. Когда она не ответила, он разозлился и четырежды ударил ее по лицу. Затем он толкнул ее на землю, уселся ей на ноги и прижал что-то металлическое и холодное к ее обнажившемуся животу. Посмотрев вниз, она увидела некий тупой предмет длиной сантиметров двадцать и пару сантиметров шириной, чем-то напоминавший напильник. Мужчина стащил ее трусы до колен. Схватив этот продолговатый металлический предмет, он засунул ей его между ног прямо во влагалище, вызвав приступ неистовой боли. Закончив свои грязные дела, он еще раз врезал ей по лицу с такой силой, что она отключилась. Проснувшись, Сьюзан увидела вокруг обеспокоенных местных жителей, обнаруживших ее лежащей на улице. О нападении было сообщено в полицию. Никаких улик – таких, как образцы ДНК – криминалисты не нашли, чтобы привязать к нападению кого-то конкретно, однако при осмотре потерпевшей врачи обнаружили у нее ссадину на руке, царапины на бедре и рваную рану на гениталиях, которые, казалось бы, полностью соответствовали ее рассказу. 19 января 1999 года она приняла участие в опознании, по результатам которого узнала в Уоррене Блэквелле нападавшего.

Так обвинение начало свое выступление на суде по делу Уоррена Блэквелла в октябре 1999 года. Уоррен Блэквелл отрицал свою причастность к произошедшему. Полиции при аресте и присяжным в суде он сказал, что в ту ночь действительно был в клубе и играл в бильярд со Сьюзан, однако ничего не знает о том, что случилось на улице. От его лица в суде было заявлено, что это явный случай ошибки опознания. Она видела его в ту ночь в клубе и, должно быть, перепутала с тем, кто действительно на нее напал. Именно так судья описал суть дела, подводя итог перед присяжными. Никому на суде даже не пришла в голову мысль, что никакой атаки и вовсе не было. Обвинение не предоставило защите никаких материалов, из которых можно было бы предположить, что Сьюзан может лгать.