А затем он набрал номер начальника Главка и попросил его в субботу, в выходной, то есть прямо сейчас…

– Что, рапорт на отпуск написали? До понедельника не ждет? – хмыкнул шеф.

– Нам надо запросить архив Главной военной прокуратуры, – сказал Гущин. – Это не может ждать… Это очень срочно.

– А что именно случилось на больших дачах? – спросила Катя Осипова.

– Я не знаю. Я только слышал в ту ночь переговоры по рации – туда дважды вызывали «Скорую».

– «Скорую»? Зачем?

– Не имею понятия, – бывший патрульный покачал головой. – Эта же территория к военной части относилась, пусть там в то время уже не было забора на полигоне. Но все равно. Это же внутренние войска. Сами знаете, они же изолированы от местного населения. Чтобы никаких контактов с местными, никаких человеческих отношений. Ну, в случае, если… сами понимаете. И сейчас так, и тогда так было. И они никогда свой сор из избы не выносят. Не знаю, что там произошло. Только помню, что «Скорую» на генеральские дачи вызывали дважды. Я слышал – по рации об этом говорили, дежурному сообщали. И это было еще до того, как стало известно о пропаже детей. Нас всех подняли по тревоге детей искать где-то в семь утра. А «Скорая» на дачи приезжала ночью… точнее, в четвертом часу, и потом второй раз, минут, наверное, через сорок. Уже рассвело тогда. Может, плохо было какому-нибудь старику-генералу?

– Да, возможно, и так, – Катя кивнула. – Но ведь накануне дезертиры сбежали. Пусть одного поймали. Но другой-то скрылся. Чтобы в бега пуститься, необходима гражданская одежда, деньги. Сами понимаете.

Осипов мрачно кивнул.

– Узнать мы, конечно, что-то конкретное об этом никак не сможем. Столько лет, – Катя вздохнула. – Дело о побеге из военной части вела военная прокуратура. Если только сделать запрос туда, в архив…

– Вообще-то можно попробовать узнать, – сказал Осипов после долгого раздумья. – Пусть они, эти вояки-гвардейцы, изолированы, но «Скорая»-то была из нашей истринской больницы. Других-то врачей здесь нет. А та ночь памятна многим – в том числе и врачам – до сих пор, потому что дети ведь погибли. Такого не было никогда здесь. И «Скорую» тем утром вызывали и к реке тоже, когда детей из Затона достали. Так что двадцать пятое июля – это черная дата. Надо у Зои Петровны спросить – может, она что-то помнит обо всем этом.

– А кто это – Зоя Петровна?

– Соседка моей старшей сестры. Она врач, на «Скорой помощи» долго работала. А муж у нее был заведующий отделением реанимации в ЦКБ. Муж умер, она сама на пенсии. Я сейчас позвоню сестре – узнаю, дома соседка или на даче.

Катя терпеливо ждала, когда Осипов переговорит с сестрой по мобильному. В маленьких подмосковных городах всегда так. Что-то кто-то слышал, что-то кто-то помнит, какие-то старые сплетни.

Еле-еле заметный след на прибрежном речном песке…

– Зоя на даче, она там до холодов. Сестра мне сказала. Здесь недалеко, можно к ней подъехать прямо сейчас.

И они поехали. Снова описали круг, вернулись к мосту и опять переправились на другой берег Истры. Садовые товарищества… маленькие домики, аккуратные участки. Астры, гроздья рябины, суббота. Здесь все казалось пестрым, бедным, тесным, скученным, однако обжитым, резко контрастируя с замогильным заброшенным великолепием рублевских замков и дорогим запустением старых и новых дач «Светлого пути» и «Московского писателя». Тут обитал простой народ – что-то гоношил в субботний сентябрьский погожий денек. Кто-то копал картошку и разбирал парники, кто-то разжигал угли в мангале для шашлыков. Кто-то горланил песни, не протрезвев с ночи.

Бывший врач «Скорой», а ныне пенсионерка Зоя Петровна чем-то напомнила Кате Светлану Титову – такая же крепкая, ширококостная, с натруженными руками. Одета по-дачному, очки постоянно сползают на нос, потому что дужки расшатались.

Она копалась в саду, укутывала чахлые розовые кусты. Приветливо поздоровалась с Осиповым, а потом сдержанно и с Катей, когда Осипов представил ее как сотрудника полиции.

– Вспомнили мы события давние, Зоя Петровна, – начал Осипов. – Июль тот, когда детей в реке нашли. Не вы тогда на «Скорой» туда утром к Затону ездили?

– Нет, не я. Другая бригада. Мы заняты были по горло. Еще та ночка для нас была. Такое и через столько лет не забудешь.

Катя ощутила знакомый холодок внутри. Неужели удача?

– Вас ведь на генеральские дачи ночью вызвали? – спросила она. – Кому-то стало плохо там?

Старуха-врачиха подняла брови, поднесла руку к губам.

– Хуже ночи не было в моей жизни, вот что там было!

– А что? – любопытно и тревожно спросил Осипов. – Зоя Петровна, вы расскажите нам все. Это вот сотрудник из Главка нашего, они убийства расследуют.

– И там тоже убили их, – шепотом произнесла врачиха. – Нам тогда-то говорить об этом запретили – ну эти, военные. Их нагнали туда сразу к даче! Но сейчас уж столько лет миновало… А мне это до сих пор порой ночами снится.

– Кого убили? – спросила Катя.

– Генерала и его жену. Нас-то вызвали в горячке солдатики-патрульные, когда они во время ночного обхода их там в доме нашли. Наверное, думали, еще можно спасти, но куда там… Я как вошла тогда в их спальню, как глянула… Ой, лучше бы не видела. Крови там было… Он-то, генерал, был крупный мужчина. Богатырь. А она – его жена молодая, намного его моложе, лет тридцати. У нее такая рана была на лице. А у него на спине и на шее. Мертвы оба. Раны были рубленые. От топора. Мне военный сказал – их топором обоих. Этот… ну, кто в дом их забрался через подвал… Дезертир беглый.

– Дезертир?

– Ну да. Тогда ведь дезертиры из части сбежали! Это в городе знали, и в больнице у нас знали, потому что всех предупредили. Осторожно, мол, они же с оружием. Только у этого, кто в дом к генералу ночью залез, не было автомата, он топором их убил. Военные при мне все топор в доме искали. Не нашли. Там все было перевернуто в доме, мебель опрокинута, вещи валялись. Видно, этот тип ценности искал, деньги. Грабить ведь залез их. А в дом он проник через подвал – мастерскую-прачечную, так военные говорили. Там окно подвальное было вдребезги и дверь сорвана с петель, косяки даже выбиты, когда он из подвала в дом ворвался. А генерала-то и его жену прямо в спальне он порешил. Ну, они там, видно, после супружеских дел заснули. И амбре там стояло… алкоголь, генерал, видно, выпил крепко, прежде чем молодую жену в постели ублажить. Как только стало ясно, что с ними все – нас, врачей, военные сразу оттуда попросили. Оно и понятно, это же убийство, там следователи примчались военные, эксперты, командование. А мы на «Скорой» поехали назад в больницу.

Катя слушала очень внимательно. Дезертир… ограбление… убийство семьи… Тогда здесь, в Истре, тоже было убийство семьи в доме… Сбежавший дезертир… Топор… рубленые раны…

Она вспомнила сестру Изиду – Лидию Гобзеву в больнице, как та цеплялась за ее руку в горячке и бредила что-то про… топор!