Грузовик двигался вдоль бульваров и центральных улиц, и зеваки, стоящие по обеим сторонам проезда, с любой точки отлично видели Роуэна. Время от времени он выглядывал в окно, и в этот момент возбуждение толпы достигало предела. Люди показывали на него пальцами, делали фотографии и повыше поднимали детей, чтобы те увидели эту черную знаменитость. Несколько раз Роуэн приветствовал зевак взмахом руки, и те начинали хихикать. Иногда, когда на него указывали пальцем, он повторял этот жест в отношении людей из толпы, и те страшно пугались, словно опасались, что его злобный призрак станет являться им среди ночи.

И, пока они ехали от города к городу, Роуэн не переставая думал о последних словах Константина. О том, какую казнь ему придется принять. Но разве жатва с помощью огня не запрещена законом? Или, может быть, в этом конкретном случае закон может быть отменен? И, как ни старался Роуэн убедить себя, что он не боится, ему было страшно. Боялся он не самой смерти, а предшествующей ей боли. А в том, что боли будет много, он был уверен. Конечно, Годдард нейтрализует наночастицы в его крови, и ему придется испытать те же муки, что испытывали еретики в темные времена Средневековья.

То, что жизнь его закончится, не было для Роуэна предметом особого беспокойства. Он умирал так много раз и такими разными способами, что вполне привык. Смерть не представлялась ему чем-то отличным от сна, причем во сне бывало и похуже, особенно когда являлись кошмары. Пребывая в состоянии временной смерти, он не видел снов, а разница между тем, что он уже переживал множество раз, и тем, что его ожидает, состояла в длительности.

Возможно, как кое-кто верил, окончательная смерть открывает перед человеком врата чудесного нового мира, который обычные люди и представить себе не могут.

Такими размышлениями Роуэн старался смягчить невеселые перспективы, которые его ожидали.

Вторым способом сделать это были раздумья о Ситре. Он ней не было слышно ничего, и было бы глупо расспрашивать Константина или кого-либо другого о том, где она находится. Конечно, из тех, с кем Роуэну пришлось общаться за эти дни, никто не знал, жива ли она. Информацией об этом располагал Годдард – ведь это он послал за ними обоими Высокое Лезвие Западной Мерики. Но если Ситре удалось ускользнуть от преследователей, лучшим способом помочь ей было молчать перед лицом врагов.

И если учесть, куда вела Роуэна эта вьющаяся через города и веси дорога, он мог лишь надеяться, что она находится в лучшем положении, чем он сам.

Три даты. И это все, что было внутри сложенных крыльев лебедя. Одна дата – Год Рыси, вторая – Год Бизона, третья – Год Цапли. Все три даты относились ко времени, когда Ситры еще не было на свете.

Немного времени понадобилось Анастасии, чтобы понять важность этих дат. Это было несложно. Знали люди эти даты или нет, события, которые произошли в три года, были частью общеизвестной истории. Но, с другой стороны, это была официальная история, общепринятые сведения. А в истории как форме знания ничто не отражено как опыт, полученный из первых рук, от непосредственных очевидцев. Вещи, о которых мы знаем из истории, – это вещи, которые нам позволено знать. С тех пор как Анастасия стала жнецом, она не раз наблюдала, как ее коллеги искусственно притормаживали историческую информацию, когда в этом возникала необходимость, а то и по своему усмотрению видоизменяли облик исторического события. Они не искажали факты – за точностью фактов следило Гипероблако, – но тщательно выбирали, какие факты можно скормить публике, а какие нельзя.

Но проигнорированная информация не забывалась, она по-прежнему хранилась в глубинном сознании, и любой мог ею воспользоваться. В дни своего ученичества, когда она искала «убийцу» Жнеца Фарадея, Ситра стала настоящим экспертом в деле странствования по просторам глубинного сознания Гипероблака. Алгоритмы файловой системы Гипероблака в значительной степени напоминали алгоритмы, управляющие человеческим мозгом, устроенным, как известно, по принципу гипертекста. Образы здесь группировались не по датам, не по времени и даже не по месту, занимаемому в пространстве. Чтобы отыскать стоящего на углу жнеца в мантии цвета слоновой кости, необходимо было просмотреть картинки сотен и сотен людей, которые в одеждах цвета слоновой кости стояли на углах по всему миру, а затем сузить круг поиска на основе выбора других элементов сцены. Например – особого типа уличного фонаря, длины теней, а также звуков и запахов, поскольку Гипероблако каталогизировало результаты действия всех органов чувств. Искать что-то в таком режиме было подобно поиску иголки в стоге сена на планете, поверхность которой плотно заставлена этими стогами.

Чтобы найти параметры, которые сузили бы поле поиска на этом поистине необъятном поле информации, необходимы были и находчивость, и вдохновение. Но теперь проблема, стоявшая перед Анастасией, была куда труднее той, что она решала несколько лет назад. Тогда она знала, что искать. Теперь же, кроме дат, у нее ничего не было.

Первым делом она изучила все, что было известно о произошедших в те годы катастрофах. Затем погрузилась в глубинное сознание Гипероблака в поисках оригинальных источников информации, которые остались за пределами официальной интерпретации тех событий.

Главным препятствием на ее пути было отсутствие терпения. Анастасия чувствовала, что ответы близко, но они были похоронены под таким количеством слоев информации, что временами ей казалось, что ей никогда не найти того, что она ищет.

Случилось так, что Анастасия и Джерико приехали в Мидафрику за несколько дней до Праздника Луны. Каждый раз, когда на небе воцарялась полная луна, Высокое Лезвие Тенкаменин устраивал грандиозный прием, который длился двадцать пять часов, потому что, как говорил хозяин, «двадцати четырех часов просто не хватает». Развлечениям не было числа, повсюду сновали профессиональные гости, а от еды, доставленной для приглашенных со всех частей света, ломились столы.

– Оденьтесь как подобает случаю, но без мантии, и оставайтесь рядом со мной с парочкой гостей, – посоветовал ей Тенка. – Вы будете частью декораций.

Анастасии совсем не хотелось участвовать в приеме, поскольку она боялась быть узнанной, но еще больше потому, что предпочла бы продолжить свои странствия по глубинному сознанию. Но Тенкаменин настоял на своем:

– Небольшой отдых от нудной работы по вычерпыванию исторического мусора будет только на пользу. Я дам вам цветной парик, и никто вас не узнает.

Поначалу Анастасия сочла безответственным и глупым предположение, что простой парик спрячет ее, но, поскольку никто и подумать не смог бы, что давно умерший жнец появится на вечеринке, и особенно – в диком неоновом парике, то лучшего укрытия, чем быть у всех на виду, нельзя было и представить.

– Это урок, который поможет вам в ваших исследованиях, – сказал Тенкаменин. – Лучше всего спрятано то, что лежит на виду.

Тенка был превосходным хозяином – каждого гостя он приветствовал лично и наделял всех иммунитетом направо и налево. Это было ошеломляющее и одновременно забавное зрелище, но Анастасии оно не вполне нравилось, и Тенка это заметил.