И делали так некоторое время: то он, то я. Но потом один из нас бил другого так сильно, как только мог, и на этом игра заканчивалась. Хочешь попробовать? Мы можем пропустить первые раунды.

– Это и есть то, что ты хотел показать? Мы с Тимом тоже так играли – наверное, как и все дети в Адамсе. Хочешь ударить меня как можно сильнее? Но зачем?! – удивился я.

– Нет, чтобы ты ударил. Хочу посмотреть, какой ты стал сильный. Давай. Давно не чувствовал твоих мышц. Вспомним былые времена. У тебя ведь теперь есть девушка!

– А это-то тут при чём?

– Да при всём! И она – очень даже ничего. Так будешь или не будешь?

– Нет, не хочу.

– Да ладно, Джон. Уверен, что не сможешь сделать мне больно, как бы сильно ни ударил, – заверил он, растягивая зубами верхнюю губу, как будто собирался её побрить, и прижал правую руку к ребрам.

Я развернулся вполоборота, сделав боксёрскую стойку, и легко ударил его кулаком по руке.

– Нет! Я же говорил, как можно сильнее, а не как можно легче. Будь уже, наконец, мачо! Покажи, что ты сможешь постоять за себя. И за неё. Я должен это знать. Не бойся: ты не причинишь мне вреда. Я делал так уже сотни раз. Ну, давай уже! – бросил он с вызовом.

Чувствуя, как кровь приливает к шее и плечам, я изо всех сил ударил его в предплечье. Могу поклясться, что под мышцами и плотью я почувствовал твёрдую кость. Отец вздрогнул и издал драматичный вздох, а затем одарил меня признательным взглядом, который словно бы говорил, что теперь мы квиты. И пришло время подумать о новых вещах: о будущем, о взрослой жизни. Одним ударом прошлое можно было отрезать, как остров от материка, а затем выживать в тихой глуши без лишнего внимания.

– Что ж, неплохо, – согласился он, разжимая руку. – Совсем неплохо. Вполне годится. Теперь мы можем снова присоединиться к дамам.

Эпилог

Однажды субботним утром, много лет спустя, мы с моей женой Хуанитой пригласили отца провести с нами выходные в нашем доме в Коннектикуте на берегу небольшой реки.

После колледжа Би поступила в медицинский, вышла замуж за врача и переехала на юг. Но к тому времени у нас с Хуанитой уже родилось четверо детей. Отца всегда было трудно вовлечь в круговорот семейных дел, но, сидя на диване на задней террасе дома, он в основном с удовольствием наблюдал за играми внуков.

Дом, в котором мы выросли, продали. Мама и папа развелись много лет назад. Мама снова вышла замуж и теперь жила с новым мужем неподалёку. Папа вёл шаткое существование городского одиночки, заводя разные безнадёжные отношения, и за ним, всё менее и менее здоровым, присматривала домработница. Он несколько раз серьёзно болел в результате разного рода случайных событий: листерией, которую подхватил от испорченного куска сыра; менингитом головного мозга, стёршим большую часть его кратковременной памяти… А ещё был необъяснимый случай внутреннего кровотечения – настолько сильного, что всем его детям пришлось сдавать кровь, чтобы стабилизировать состояние родителя. Он по большей части оправился от этих кризисов, но набрал почти сто килограммов.

«Еда – это единственное удовольствие, которое у меня осталось», – откровенно ответил он на вопрос, которого я не задавал.

Мой старший сын Эндрю предложил поехать вместе со мной на станцию, чтобы забрать своего деда. Ждать на парковке пришлось долго, потому что отец обычно выходил из поезда последним. Заметив его, мы замахали руками, и он медленно побрёл к нам, переваливаясь с одной полусогнутой ноги на другую. Его дыхание было слишком поверхностным из-за хронической астмы, и он крутил в руках ингалятор, которым постоянно пыхтел. Дойдя до нас, он наклонился и обнял Эндрю, а затем пожал мне руку.

После ужина я помог отцу переодеться в пижаму и разложил таблетки, предписанные для приёма перед сном. Если мы не следили за ним внимательно, то он прятал их в карман или просто забывал принять.

Затем я усадил отца на кровать и вручил ему дорожную сумку с эмблемой ныне несуществующей авиакомпании “Pan Am”, которую он любил держать рядом с собой.

Отец никогда не снимал золотой цепочки со значком «№ 1», путавшейся в складках кожи на его шее. Носил он её якобы для того, чтобы никогда не забывать, кто он такой и каковы его приоритеты в жизни. Когда я обнял его, он сжал моё запястье, чтобы убедиться, что я его слышу. А затем произнёс доверительным тоном: «Джон, ты знаешь, что я собираюсь дожить до ста лет?»

Это звучало как утверждение, а не вопрос. Я кивнул. Он говорил это уже много раз, но всё же, когда бы мы ни желали друг другу спокойной ночи, я никогда не был уверен, что утром увижу отца живым.

В ту ночь я проснулся в четыре утра, дезориентированный и вспотевший, внезапно почувствовав, что лучшего момента для того, чтобы расспросить отца о прошлом, не представится. Я буквально силой заставил себя встать с кровати.

Когда я вошёл в отцовскую спальню на первом этаже, он лежал на боку, отвернувшись от меня. Его храп звучал, как пила, разрезающая твёрдую древесину. Он сделал вдох и напрягся, когда я сел на край его кровати. Почувствовав, что кто-то вторгся в его сон, он рывком повернулся ко мне.

– Папа, – начал я. – Мне нужно с тобой поговорить.

Он вздрогнул и зашевелился.

Я несильно сжал его руку.

– В чём дело? Что случилось?

– Хочу задать один вопрос. Вспомни, тридцать лет назад… Мне едва исполнилось четырнадцать. Ты слушаешь?

Он кивнул, словно пьяный, пытаясь следовать за моими мыслями.

– Тогда ты отправил меня к проститутке. Помнишь, зачем так сделал?

– Что? – удивился он. – О чём это ты? Ничего такого не делал.

– Нет, делал.

– Ты, наверное, путаешь меня с кем-то другим.

Его сонный голос звучал невнятно.

– Нет, это точно ты. Помнишь: дал деньги и адрес, и всё устроил за меня. Я тогда пришёл к тебе в офис в Пан-Ам Билдинг. Так всё-таки что заставило тебя поступить так? – настаивал я.

– Да что ты такое говоришь? – буркнул отец скорее растерянно, чем раздражённо.

– Ты отправил меня к ней, потому что беспокоился о моём весе? Или потому, что волновался, не стану ли я геем, – хотел меня таким образом исправить? Или просто подумал, что это правильный поступок для отца? А почему тогда не послал Тима или Дэнни? – стал допытываться я, давая отцу возможность выбора ответа.