не чувствовал в себе силы выйти из дому. Старик думал и надумал, что настала пора жениться сыну и завел разговор на эту тему; но Ян отвечал, что не имеет ни малейшей охоты к женитьбе.

— Как же быть нерасположенным к тому, что сам Бог заповедал! — сказал тихо старик. — Тебе уже пора, хотя ты и молод. Человек без друга, как ружье без приклада. Притом необходим мне внук на старости: не хочу так умирать.

— Поживете еще, милый отец мой, — сказал Ян, целуя ему руку, — и дождетесь.

— Но ты что-то сегодня не в своей тарелке! Расскажи-ка мне, что с тобою!

— Ничего, так что-то немного нездоровится.

— А от нездоровья какое лекарство может быть лучше коня и свежего воздуха! Как рукой снимет — дело известное.

Из угождения старику Ян приказал оседлать серого и выехал из Яровины, по направлению к Домброве. Лошадь инстинктивно пустилась по знакомой тропинке.

Всадник не сопротивлялся этому.

Через полчаса был он в лесу, из которого виднелись в отдалении дом, сад и длинная тополевая аллея. Но в роще никого не было, только шумели старые зеленые дубы, и Ян не мог не встать с лошади и не походить по траве. Два кривых старинных дерева, у пней которых сделана была дерновая скамейка, привлекли Яна. Увядший букет цветов лежал на скамейке. Поднял и спрятал он цветы, первый раз в жизни давая цену тому, происхождение чего мог только домыслить сердцем. Что-то говорило ему, что одна из прекрасных девушек бросила здесь те цветы еще вчера, и кто знает, может быть, не без намерения. Держа лошадь в поводу, уселся он на скамейке, склонил голову и, ничего не видя вокруг себя, глубоко задумался. Жизнь до сих пор такая полная, заманчивая, казалась ему пустою, грустною и без цели.

Первый раз понял Ян, что он один на свете, первый раз почувствовал он потребность привязаться к кому-нибудь однажды и навсегда. И обе — светло-русая и черноокая мелькнули по его памяти, улыбаясь розовыми устами. Обе! Всегда обе!

Не помнил он, долго ли продолжалась эта фантазия, как вдруг коротко знакомый голос пробудил молодого человека и испугал лошадь, которая начинала щипать траву. Конь шарахнулся, рванулся изо всей силы и ушел. Ян поднял голову. Перед ним стояли Мария и Юлия.

— А вы заняли наше место! — сказала, смеясь, последняя. — Теперь мы вас испугали.

— Не меня, но мою лошадь, которая умчалась, как безумная, — ответил Ян.

— Не случилось бы с ней чего-нибудь!

— Ручаюсь, что нет, побежит прямо в конюшню.

— А вы пойдете пешком?

— А я пойду пешком. Для меня это решительно все равно: я охотник.

— Видно, что и вы, подобно нам, полюбили это место, — отозвалась Юлия, не внимая тихим просьбам Марии, которая отвлекала ее от дальнейшего разговора.

— Сегодня я здесь совершенно случайно: меня занесла сюда лошадь, поводья которой я пустил.

— Так мы должны быть благодарны лошади?

— Нет, но я за нее должен просить извинения.

— В чем?

— В том, что мы с ней вам надоедаем.

— Кто же может запретить вам ходить и отдыхать, где угодно?

— Первый — пан Лада, — сказал молодой человек, улыбаясь.

— Как? Вы его знаете? — спросила удивленная Юлия.

— Я всех знаю.

— Да, но вас никто не знает.

— Кажется, даже пани подкоморная.

— А в самом деле вы ловко ушли от шпиона, которого за вами посылали.

— Ничего не могло быть легче. Я видел, как были отданы приказания пану Казимиру, как последний приказывал Никите, а потом надуть лакея уже невелика важность.

— К чему же эта скрытность?

— Повторяю, я много выигрываю от этого: загадка интересует.

— А мне кажется, что она иногда может и устрашить.

— В самом деле?.. Неужели я мог бы кого устрашить?

— Не знаю, но мне кажется, если кто-нибудь, зная окружающих, сам надевает маску, здесь есть какая-то неровная борьба.

— Кто же захотел бы заниматься мной до такой степени?

Юлия сильно покраснела. Мария смешалась и за себя, и за подругу.

— Вернемся!.. — сказала она ей тихо.

— О, нет, mesdames, не уходите, — живо прервал Ян, — я не буду мешать вашей прогулке. Знаю, что поступил невежливо, являясь сюда сегодня, но я уйду и не возвращусь.

— Одну минуту! — сказала поспешно Юлия. — Вы извините меня в том, за что многие ровесники ваши осудили бы меня?

— Не понимаю, что могло бы вызвать мое осуждение.

— Благодарю за вежливость. Вы не примете в дурную сторону, что мне хотелось бы наше странное знакомство упрочить знакомством, более коротким.

— Я тоже приму это за одну только вежливость.

— Или за любопытство? — прибавила Юлия. — Не правда ли?

— Что же вы мне прикажете?

— Я буду просить.

— Клянусь повиноваться.

— О, не люблю клятвы!

— Уверяю.

— Не люблю уверений.

— Что же мне делать?

— Без клятв и уверений быть у моей бабушки и познакомиться.

Ян был в приятном, но затруднительном положении. О состоянии его, которое всегда и везде все украшает, — никто не слышал; отца его едва только знали по бедности, в которую, как говорили люди, впал он сам через себя. Из родных его давно уже никто не имел здесь связей. Кто ж бы его представил?

— Приказание ваше так лестно для меня, что противиться ему и подумать невозможно. Значит, я должен снять маску… Но грустно мне прежде времени, потому что скоро утрачу таинственность, а перестав быть загадкой, не буду может быть даже занимательным гостем.

Юлия с нетерпением ожидала развязки, даже Мария с любопытством устремила черные глаза на молодого человека, который, оглядывая огнистым взором обеих девушек, с каждой минутой принимал вид осужденного.

— Вы желали, я повинуюсь, — сказал он, помолчав немного. — Отец мой, едва здесь кому знакомый, прежде богатый человек, теперь убогий владелец частицы поля, доживает старость на границе Домбровы и называется Дарским.

— Дарский! — воскликнула Юлия. — Фамилия мне известна. Отца вашего никто не знает, но мы слыхали о нем. Должно быть, вы не здесь воспитывались?

— Я провел мало времени в этой стороне и потому меня здесь никто не только не знает, но даже мое существование известно лишь одним прежним вашим крестьянам. Я пошел очень молодым на военную службу, потом путешествовал, а теперь живу далеко в Литве и два раза в год навещаю старика отца, который не хочет расстаться с родиной и переехать ко мне.

Когда упомянул он о Литве, Мария побледнела, задрожала и так страшно изменилась, что Ян подбежал к ней, думая, что она падает в обморок.

— Ничего, — шепнула она, — голова закружилась немного.

У Юлии был флакончик, который привел в чувство ослабевшую девушку.

— Теперь вам