Дверь скрипнула.

Самым естественным образом вдруг возникло непреодолимоежелание спрятаться под стол. Слава богу, у меня хватило ума не пойти на поводуу этого желания. Зачем под стол, когда в кабинете есть огромный шкаф, кудаштуки три таких, как я, влезет.

«Конечно, в шкаф, — решила я, — тем более что я в такихделах просто мастер. Одним ударом убью двух зайцев: спасу свою репутацию иразнюхаю, с кем Пупс встречается и зачем».

Я спряталась в шкаф, и очень вовремя, потому что в тот жемиг кабинет наполнился мужскими голосами.

— Присаживайтесь, — сказал Пупс, — а я пошлю Милочку засигаретами. Я, видите ли, начал курить.

— Да есть у нас, бля, сигареты, — пробасил незнакомый мнеголос.

— Нет, я все же ее пошлю, — после короткой паузы повторилПупс.

«Странные у него посетители, — сидя в шкафу, подумала я. —Никакой в них тонкости. Даже мне ясно, что Пупс не столько нуждается всигаретах, сколько не чает эту Милочку — свою секретаршу — подальше от кабинетауслать. Значит, разговор обещает быть очень интересным».

Как только Пупс вышел, я рискнула выглянуть в щелку — кто жетам за его столом сидит? Выглянула и обомлела: Ваня Марусин, точнее, ИванФедорович Архангельский, а с ним еще двое верзилообразных молодых людей.

«Вот это да!» — подумала я.

Иван Федорович в присутствии дам всегда прикидывалсяинтеллигентом: не матерился и сморкался только в платок. Теперь же мнепредставился случай полюбоваться на него натурального, если можно таквыразиться, во всей его красе. И при этом, должна заметить, на фоне тех двоих,которые пожаловали с ним, он выглядел просто профессором Преображенским.

Те двое ко всему в этой жизни подходили «чисто конкретно»,все у них было «типа», а «бля» являлось не только качественной, ноколичественной оценкой и к тому же связкой слов.

Учитывая вышеперечисленное, мне очень трудно былоориентироваться в их диалоге, остро не хватало переводчика. Положениеусугублялось тем, что я не имела возможности что-либо спросить.

— Ваня, бля, этот лох сегодня подпишет? — пробасил один изверзил.

— Сто пудов подпишет, или ему хана, — явно подражая верзиле,ответил Ваня.

— Бугор уже весь на измене, — напомнил верзила.

Дальше шел трехэтажный мат, призванный показать степеньнедовольства бугра.

— Да пошли вы, — буркнул Иван Федорович, громко сморкаясьпрямо на пол.

Это было все из того, что можно цитировать. Остальное несразу поддавалось осмыслению, не то чтобы переводу на пристойный язык.

Не могу передать своих ощущений. Испытать такое, сидя вшкафу!

«Судя по всему, верзилы настроены решительно, — внутреннесъеживаясь, подумала я. — Упаси бог Пупса случайно заглянуть в этот шкаф. Дажене хочется предполагать, что со мной будет. Не поможет мне и Марусин Ваня, еслион еще захочет мне помогать. Пока складывается впечатление, что он с этойшайкой-лейкой заодно».

Пупс отсутствовал довольно долго. Верзилы успели здоровонасквернословить. Впрочем, Ваня от них не отставал. Из всего того, что яуслышала, можно было сделать вывод один: Пупса наклоняют подписать какую-тобумагу, а он уже даже не слишком и сопротивляется, только выискивает удачныймомент.

Что за бумага и каково ее содержание, похоже, верзилы неслишком «догоняли» и сами. Один прямо так и сказал:

— Ты, Ваня, типа того, смотри в оба. Хана тебе, еслипроглядишь, потому что я чисто конкретно в бумагах этих не догоняю.

"Бог ты мой! — подумала я, сидя в шкафу. — Пупс и всамом деле сошел с ума, если с этой бандой связался.

Они же его только положат на один зуб, и будет ему ханачисто конкретная".

Мне хотелось выскочить из шкафа и спасти Пупса от какого тони было подписания бумаг, но я вовремя вспомнила, что своя рубашка ближе ктелу, и передумала. К тому же абсолютно неизвестно было, как отнесутся к моемувторжению в переговоры верзилы.

«Лучше я потом с ними разберусь», — успокоила себя я.

А тут и Пупс вернулся.

— Все улажено, — воскликнул он, фальшиво источая довольствои оптимизм. — Теперь можно спокойно поговорить.

И верзилы, словно по команде, хором заговорили, с ходу Пупсупообещав и пику в бок, и что-то там в зад, и многое другое. У меня даже духзахватило от такого циничного откровения, а Пупсу хоть бы что. Видимо, привык.Зато мне ясно стало, почему в срочном порядке была эвакуирована секретарша.Верзилы психически были больны похлеще Пупса и в тяжелейшей форме страдалибласфемией [8], помноженной на апситирию [9]. Они гремели нецензурщиной так,что у меня уши закладывало.

Ваня хмурился и молчал. Пупс тоже молчал и нервно перебирална столе свои бумаги. Наконец он сказал:

— Зря стараетесь, сегодня не подпишу.

Верзилы растерянно переглянулись и воззрились на Ваню,рискованно свирепея.

— Почему не подпишешь? — осипшим голосом поинтересовалсяИван Федорович.

— Потому что директор не уехал, — спокойно пояснил Пупс.

Мне тут же захотелось расцеловать его, но пришлось отложитьэто мероприятие до лучших времен.

— Ты что нам, бля, вчера базлал? — прорычал верзила. — Да яурою тебя, бля…

— Да подожди ты, — рявкнул на него Иван Федорович. —Разобраться дай. Вить, — уже нежно обратился он к Пупсу. — Так в чем заминка?

— Я же сказал, директор не уехал, — твердо ответил Пупс.

Мне понравилась его независимость.

«Мужик! — сидя в шкафу, порадовалась я за Розу. — Настоящиймужик. Не наделал от страха в штаны, а ведь мог бы».

Лично я была к этому очень близка.

— Вить, а без директора, а? — спросил Иван Федорович.

В его голосе послышались нотки мольбы. Видимо, очень уж имприспичило документ этот получить. Верзилы тоже притихли и не орали уже пропику в бок и прочие неприятности.

— Без директора? — Пупс задумался. — Без директора яподпишу, да вас это не устроит. Компания с моей подписью может не согласиться,подаст в суд и выяснится, что я подписывать документ права не имел, посколькусам директор был на месте.