– А почему бы нам не разойтись добром? – спросилДанил. – Вы же сами сказали, что забрать сможете только один грузовик.Поделимся по-братски и разойдемся?

– Интересно, вы говорите искренне? И в самом делеготовы уступить половину?

– Человеческая жизнь дороже этого дерьма, – сказалДанил. – Тем более, я не об одном себе беспокоюсь…

– А, ну да… Интересно, вы ее уже трахнули? Чистообывательское любопытство.

– Я серьезно, – сказал Данил.

– Я тоже… Нет, вынужден отклонить ваше любезноепредложение, уж простите. Мне это не подходит во всех смыслах. И неудобныхсвидетелей я не могу оставлять в живых, и, честно признаться, нет гарантий. Выже, славяне, непредсказуемы… Европеец еще соблюдал бы договор, но у меня естьсильные подозрения, что вы, воспылавши жаждой мести, непременно пуститесьвслед. А дорога, вы правы, долгая и трудная. Я не могу рисковать, право же, немогу… – Он говорил без тени насмешки, серьезно, раздумчиво. – Нет.Договор у нас с вами может быть только один: на легкую смерть. Ларочка, свяжитеему руки. Только на совесть, я проверю, и вам не поздоровится, если станетефокусничать…

– Сука! – Заорал Корявый. – Петух, моргунчик!Ну если есть тот свет, я тебя ночью давить приду…

Валентин, не удостоив его и взглядом, напряженно следил заЛарой, медленно приближавшейся к Данилу с двумя отрезками канатика.

– Только не вздумайте ею от меня заслоняться, –предупредил он Данила. – Я ее в этом случае пристрелю без малейших эмоций.Вытяните руки за спиной, скрестите…

Личико у Лары было бледное и решительное. Она опустилась накорточки за спиной Данила. Он еще раз молниеносно прокачал в уме все варианты.

Но вариантов не было ни единого.

Дядя Миша, вытянув шею и отвесив челюсть, с видом крайнегоизумления уставился на что-то за спиной Валентина. Тот презрительноухмыльнулся:

– И вы туда же? Сидите уж, молитву вспомните, еслизнаете. Дешевый трюк…

Скользковатый канатик коснулся запястий Данила, обернулсявокруг них раз, другой…

– Прижми руки к спине, – услышал он над ухом шепотЛары.

И, не рассуждая, повиновался.

– Эй, что там? – крикнул Валентин.

– Он не дается… Руки к спи не прижал…

Валентин уставился Данилу в глаза:

– Не дурите. Или прострелю ногу. Как вы давечавыразились, мякоть…

Буквально в миллиметре от уха Данила оглушительно бабахнуло,и он на это ухо моментально оглох, но другим слышал еще один звонкий выстрел, иеще… Тухлая пороховая гарь залепила ноздри, щекотала глаза, но все же он видел,как Валентин, пьяно шатнувшись, заваливается, оседает – а выстрелы гремят, икамуфляж на груди литовца покрывается опаленными дырами. За шиворот ему упалагорячая гильза, он вскочил на ноги, не чувствуя ожога, хотел кинуться вперед –но видел, что все кончено. Перед глазами на секунду дрогнул и расплылсяокружающий мир. Но тут же все пришло в норму.

И он обернулся как раз вовремя, чтобы подхватить оседающуюЛару. Сбросив с запястий незавязанный канатик, опустился на колени, поддерживаядевушку. Ну конечно, самый обыкновенный обморок…

Ликующий, нечеловеческий вопль Корявого прошил воздух. Онорал, разинув рот и закрыв глаза – в жаркой радости избежавшего смертиживотного. Данилу самому хотелось орать столь же самозабвенно и дико, но онсдержался. Принес фляжку, приподнял Ларе голову и влил в рот приличную дозу.Она закашлялась, выплевывая настоящий, дорогущий греческий коньяк. Открылаглаза. И откинулась наземь, глядя в небо – спокойно, блаженно, пытаясь улыбаться…

Данил не смотрел в сторону Валентина, он уже видел – слитовцем все было кончено.

Пистолет со вставшим на задержку кожухом затвора валялсярядом – маленький маузер 7,65. Данил поднял его. На рукоятке потускневшаяпластинка. «Капитану Клементьеву от начальника разведки дивизии. Смертьфашизму! 6/7/44 г.». Пистолет отделан серебряными пластинками с черненымузором и неразборчивой готической вязью, кое-где видны следы позолоты – должнобыть, прежний, вермахтовский, хозяин ходил в чинах либо воевал недурно…

– Это я у того обормота в Курумане из-за поясавыхватила, – сказала Лара, все так же глядя в небо. – И решилапомолчать.

– То-то они за нами гнались, – мертвым голосомсказал Данил, улыбаясь одними губами. – Жалко им стало, видите ли,раритета.

Он ощущал себя опустошенным, не было ни чувств, ни эмоций.Жив, и слава богу. Не впервые казалось, что пришел конец, но он оставался жив.Правда, в такой заднице он ни разу не оказывался, никогда еще не сиделбессильным под чужим стволом, всегда в руках находилось что-то тяжелое,заряженное под завязку. И сопливая девчонка ему ни разу еще жизнь не спасала…

Данил провел ладонью по ее щеке, бездумно улыбнулся и встал.Подошел к Борусу, постоял, склонив голову. Этого парня он знал всего несколькочасов – и оттого почему-то было еще мучительнее. Да, в затылок…

– Командир, развяжи… – жалобно позвал Корявый.

Данил подошел, в два взмаха перехватил ножом нейлоновыепуты. Корявый вскочил, с разлету метнулся к трупу незадачливого глаголевскогоадъютанта и принялся яростно пинать, хрипя сквозь пену на губах:

– Сука, курва, выкидыш…

– Хватит! – заорал Данил так, что у самогозазвенело в ушах.

Дядя Миша немного унялся, но не вытерпел – встал спиной кЛаре, расстегнул штаны и оросил покойника.

Дверца ближайшего фургона все еще была распахнута.Поднявшись по лесенке, Данил заглянул внутрь. Там, уложенные аккуратнымиштабелями чуть ли не до выгнутого дугой потолка, стояли однотипные ящички,алюминиевые на вид. Последний рядок был пониже остальных, но все равно пришлосьвстать на цыпочки. Ящичек, размером с полтелевизора, оказался тяжелым, словнонабит был свинцом. Поднатужившись, Данил поднес его к двери и столкнул вниз. Отудара крышка отскочила на петлях, ящик завалился. На землю посыпались угловатыепредметы, тщательно завернутые в плотную бумагу и переложенные поролоном. Онприсел на корточки. Развернул пару первых попавшихся.

Массивное золотое блюдо, усаженное по краю отшлифованными ввиде полушарий синими и красными камнями, возможно, это были самые натуральныерубины и сапфиры – он читал где-то, что века до тринадцатого по-другомуобрабатывать самоцветы и не умели. Глубокий узор – человек, натянувший лук,сидит на странном животном, и от него убегают довольно реалистично изображенныеолени. Еще блюдо, все в орнаменте. Золотая плоская птица величиной с голубя.Какие-то то ли погремушки, то ли маленькие булавы. Огромные перстни непривычнойформы с каменьями и без. Цепь…

Лара и Корявый заглядывали ему через плечо.

– Ну вот, это оно и есть, – сказал Данил. –Как эмоции?