– Боже мой, мисс Ллойд плохо… Есть ли у кого нюхательная соль?

– Она гувернантка. Возможно, бедняжка не привыкла к приемам.

Констанс слышала голоса, шум, но все это было где-то далеко, в каком-то другом мире.

– Джозеф, – наконец прошептала она.

– Констанс. – Он не сводил с нее глаз.

– Они, кажется, знакомы, полковник?

– Она англичанка, вы знаете? – слышались вопросы.

Руки Констанс ухватились за руку Джозефа, чувствуя его силу, ту силу и надежность, которые, ей казалось, она навсегда потеряла.

– Успокойтесь, – пробормотал он. – Вот сюда садитесь.

Его голос, знакомая певучая речь! Джозеф.

– Как… почему… О, Джозеф… – еле вымолвила Констанс.

И вдруг он улыбнулся. Как часто она мысленно видела эту улыбку, но теперь она была такой прекрасной, щедрой, и это была реальность, а не ее воображение.

– Я отвечу на каждый ваш столь лаконично заданный вопрос. Во-первых, как. Пароходом, как вы сами можете догадаться. Далее, я выполняю государственную работу, изучаю, как вы, американцы, решаете вопросы борьбы с нищетой, если они здесь решаются. Кроме того, мне надо проверить кое-какие инвестиции на Уолл-стрит. Теперь ваш второй вопрос: почему? Ответ прост. Из-за вас.

– Как… – снова спросила Констанс и закрыла глаза.

– Мне кажется, я уже ответил. А, понимаю. Как я узнал, где вас найти?

Констанс кивнула.

– Очень просто. Вы были удивительно аккуратны, посылая ежемесячно деньги Филипу. Мы с ним посчитали, что долг вы выплатите примерно…

– В 1964 году.

– Абсолютно точно.

– Ваш обратный адрес был на всех конвертах, как и положено в Америке. Поэтому я позволил себе смелость обратиться к миссис Уайтстоун, которая объяснила мне все обстоятельства вашего отъезда.

– Все?

– Да, все.

Гости, успокоившись, беседовали и, казалось, никто не обращал внимания на Джозефа и Констанс, сидевших на желтой кушетке. Он все еще держал ее руку в своих ладонях.

– У меня болит голова, – вздохнула Констанс и потерла висок.

– Меня тоже не покидают головные боли, и я надеялся, что вы будете моим лучшим лекарством.

– Это невозможно.

– Почему? Ведь я здесь. Если оба живы, мне кажется…

– Дизраэли! – Она не собиралась произносить это имя так громко, но ее услышали, и разговоры тут же прекратились.

Все взоры были устремлены на нее, у многих женщин перехватило дыхание от любопытства.

– Это игра, очень популярная в Англии, – объяснил Джозеф, повернувшись к гостям. – Называется она «Премьер-министр». Мисс Ллойд побила моего Гладстона.

Наступила пауза, а затем гости вернулись к прерванной беседе, изредка бросая взгляды на странную пару.

– Вы спасли меня, Констанс. Спасли мою жизнь. – Голос его был глух, он склонился над ней, и она чувствовала его дыхание, щекочущее шею.

– Я вас не понимаю.

– Выслушайте меня, и после этого мы никогда не будем к этому возвращаться. Меня арестовали в Балморале.

– Джозеф…

– Арестовали и обвинили в измене. Произошла чудовищная ошибка, и казалось, что выхода нет. То, что началось с увлекательного эксперимента, чуть ли не стоило мне жизни.

– Я не могу понять. Браун… Он сказал мне, что я вам безразлична…

– Меня арестовали, и я испугался, что вы совершите какой-нибудь неразумный поступок. Слава Богу, вы этого не сделали.

– Значит, вы ничего не говорили ему перед арестом?

– Конечно, нет. Но я готов был пойти на все, только бы ваше имя не было связано с моим, да и имя любого человека. Я не хотел, чтобы из-за меня кто-нибудь пострадал. К несчастью, таким образом в мои дела полностью были посвящены только вы и Браун.

– А потом я пошла к Дизраэли, – перебила его Констанс. – Но прежде я попыталась попасть в вашу лабораторию, чтобы добыть доказательства, чем вы на самом деле занимаетесь, но вы переехали в другое место.

– Ничего подобного. Все осталось на месте, на Ватерлоо-роуд.

– Но какой-то юноша сказал мне, что там больше нет вашей лаборатории.

– Конечно, сказал, поскольку ему за это заплатил герцог Боллсбридж.

– Отец Филипа? Он бросил свои туннели и приехал в Лондон?

– Взяв ключ у Филипа, он отправился с той же целью, что и вы. От своих слуг герцог узнал, что меня арестовали. Внук его садовника работает в Балморале. Вы знаете, какие отношения у герцога с его слугами? Они рассказывают ему все, хотя я сам раньше не знал, что это так. Он сложил краски и полотна Филипа и, к счастью, полюбопытствовал, чем занимаюсь я. Ему удалось найти мои записи, журнал, который я вел. Это было хорошим доказательством в мою пользу, но недостаточно для моего освобождения. Как оказалось, мне понадобилась помощь герцога… и ваша. Вы оба встали на мою защиту. Я навсегда у вас в долгу.

– Джозеф, – наконец улыбнулась Констанс, все еще не веря тому, что видит его перед собой.

– У меня оказались хорошие друзья, я даже представить себе этого не мог. Друзья, которых я едва ли заслуживаю или смогу когда-нибудь заслужить.

Итак, он здесь из чувства благодарности, подумала Констанс, и вспомнила Абигайль Мерримид. Вот и все. Он остановился в Нью-Йорке по делам службы, а заодно чтобы поблагодарить ее.

– Как я понимаю, вас можно поздравить?

– Спасибо, – расцвел в улыбке Джозеф. – Я очень тронут. Не каждому, с кого снято обвинение в государственной измене, удается избежать внимания прессы. Мне повезло даже при аресте, ибо все лондонские репортеры были заняты другим громким скандалом…

– Нет, я поздравляю вас с будущей женитьбой. Поздравляю.

– И за это спасибо, хотя я считаю, что это несколько не по правилам.

– Что вы хотите сказать?

– Мне кажется, что будущий жених должен сначала сделать предложение невесте, а потом принимать поздравления от друзей и знакомых, но никак не от своей невесты. И тем не менее благодарю за поздравление.

У Констанс голова пошла кругом.

– Я имела в виду Абигайль Мерримид. Разве вы с ней не помолвлены?

Улыбка исчезла с лица Джозефа.

– Абигайль Мерримид? Как у вас возникла подобная дикая мысль?

– Виола написала мне письмо.

– Виола?

– Да.

– Нет, моя дорогая. Это не так. Очаровательная вдовушка Мерримид готовится выйти замуж за нашего дорогого Кавендиша.