АЛЕКСАНДР ПУШКИН

Во глубине сибирских руд

Храните гордое терпенье,

Не пропадет ваш скорбный труд

И дум высокое стремленье.

Несчастью верная сестра,

Надежда в мрачном подземелье

Разбудит бодрость и веселье.

Придет желанная пора:

Любовь и дружество до вас

Дойдут сквозь мрачные затворы,

Как в ваши каторжные норы

Доходит мой свободный глас.

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут — и свобода

Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

ОТВЕТ НА ПОСЛАНИЕ ПУШКИНА АЛЕКСАНДРА ОДОЕВСКОГО

Струн вещих пламенные звуки

До слуха нашего дошли,

К мечам рванулись наши руки,

Но лишь оковы обрели.

Но будь покоен, бард: цепями,

Своей судьбой гордимся мы,

И за затворами тюрьмы

В душе смеемся над царями.

Наш скорбный труд не пропадет:

Из искры возгорится пламя, —

И просвещенный наш народ

Сберется под святое знамя.

Мечи скуем мы из цепей

И вновь зажжем огонь свободы,

Она нагрянет на царей, —

И радостно вздохнут народы.

1827 год.

В первые же годы сибирского изгнания возникли мысли об освобождении. В 1828 году такую попытку предпринял в Зерентуйском руднике И. И. Сухинов. Он составил заговор, целью которого было освобождение декабристов и всех каторжан Нерчинского округа.

ИЗ ЗАПИСОК ИВАНА ГОРБАЧЕВСКОГО

«Сухинов, человек пылкого и решительного характера, раздраженный неудачей восстания и своими несчастиями, поклялся всеми средствами вредить правительству.

— Наше правительство, — говорил он часто, — не наказывает нас, но мстит нам; цель всех его гонений не есть наше исправление, не пример другим, но личное мщение робкой души.

Сия мысль укрепляла и увеличивала его озлобление: вредить правительству чем бы то ни было сделалось для него потребностью, освободить себя и всех было его любимою мыслью. Он жил только для того, чтобы до последней минуты своей жизни быть вредным правительству. Любовь к отечеству, составлявшая всегда отличительную черту его характера, не погасла, но, по словам самого Сухиноиа, она как бы превратилась в ненависть к торжествующему правительству. Сухинов и его товарищи жили в Горной конторе в доме, принадлежавшем одному солдату Семеновского полка, сосланному по известному делу полковника Шварца. Зная, что Соловьев и Мозалевский не согласятся участвовать в каком-нибудь предприятии, Сухинов таил от них свои намерения, но не скрывал своей злобы против правительства.

Решившись на что-либо однажды для исполнения предпринятого им дела, он не видел уже никаких препятствий, его деятельности не было границ; он шел прямо к цели, не думая ни о чем более, кроме того, чтобы скорее достигнуть оной. Его характер, твердый и настойчивый, не терпел отлагательства; предаться на произвол судьбы и ожидать спокойно от нее одной — было для него величайшим несчастием. В бедствии и в неволе он считал не только правом, но долгом искать собственными силами свободы и счастья: к тому же его душа искала всегда сильных потрясений; посреди опасности только он находился в своей сфере.

Намерение Сухинова было освободить всех членов тайного общества, содержавшихся в Читинском остроге, и бежать с ними за границу. Он замыслил составить заговор и посредством доверенных людей взбунтовать всех ссыльных, находившихся в семи нерчинских заводах и в 20 рудниках, вооружить их по возможности, идти с ними на Читу и привести в исполнение свое намерение. Освободив же государственных преступников, — или тотчас бежать за границу, — или действовать по их согласию для достижения какой-либо цели…»

Предатель выдал заговорщиков и их планы. Участников заговора арестовали и судили по законам военного времени. Сухинову стало известно, что его собираются наказать плетьми и клеймением лица раскаленным железом (но потом приговорили к смертной казни). Дважды он пытался отравиться, но насильственная врачебная помощь отдаляла смерть. И все-таки накануне казни его нашли мертвым. Иван Сухинов повесился на ремне, поддерживавшем его кандалы. Других осужденных наказывали кнутом и плетьми, пятерых расстреляли.

«Солдатам был дан приказ стрелять, — вспоминает М. Н. Волконская, — но их ружья были старые и заржавленные, а сами они не умели целиться, они давали промахи, попадая то в руку, то в ногу, — то была настоящая пытка».

Об этом рассказали ей товарищи Сухинова — Соловьев и Мозалевский.

Замысел Сухинова не удался. Он стал, по сути дела, шестым казненным декабристом. Сегодня маленький памятник, поставленный на месте гибели революционера, напоминает об этой трагической истории.

Мысль о побеге возникала и в Чите. План был — спуститься по Ингоде в Аргунь и Амур и дальше — к Сахалину и в Японию. Андрей Розен пишет в своих воспоминаниях: «М. С. Лунин сделал для себя всевозможные приготовления, достал себе компас, приучал себя к самой умеренной пище: пил только кирпичный чай, запасся деньгами, но, обдумав все, не мог приняться за исполнение: вблизи все караулы и пешие и конные, а там неизмеримая, голая и голодная даль. В обоих случаях удачи и неудачи все та же ответственность за новые испытания и за усиленный надзор для остальных товарищей по всей Сибири».

ИЗ ЗАПИСОК НИКОЛАЯ БАСАРГИНА

«Перед выходом нашим из Читы с другом моим Ивашевым случилось такое событие, которое, видимо, показало над ним благость провидения. Я, кажется, упомянул прежде, что он, Муханов и Завалишин по собственной просьбе остались в прежнем маленьком каземате. Им там было свободнее и покойнее. Я нередко, с разрешения коменданта, бывал у них и просиживал по нескольку часов, другие товарищи