После короткой встречи с прессой Светлана села на заднее сиденье машины рядом с Аланом Шварцем. Переводчица Светланы Присцилла Джонсон Макмиллан предложила ей укрыться в поместье ее отца в Локаст Вэлли. Машину Светланы и Шварца сопровождали еще два автомобиля. За рулем первого, где сидела Светлана, был Альберт Палесик, второго — его брат Джордж, третьим управлял человек из их детективного агентства. Когда они свернули с Ван-Уайка на Санрайз Хайвей, Альберт был уверен, что за ними следят. Он перешел к решительным действиям:

[Наша] третья машина стала мешать одной из машин, едущих за нами… наш водитель попытался прибегнуть к испытанному средству — устроить автомобильную аварию. Мы ехали на север по Мидоубрук Парквей и, к тому времени, когда достигли бульвара Ист-Гейт, установили, переговариваясь между машинами по радио, что за нами следует еще один автомобиль. Это был лимузин, в котором находился водитель и два человека на заднем сидении — сразу подумал о русском посольстве. Свернув на Рузвельт-филд, я повернул налево, направо, снова налево и остановился. Мы были на узкой дороге. Брат остановил свою машину, и лимузин встал за ним. Брат вышел из автомобиля и двинулся в их сторону. Я рванул вперед.

Оказалось, что в лимузине были журналисты. Палесик был уверен, что Светлана не заметила преследователей. Она думала, что он просто переговаривается по радио с другими машинами. Возможно, он недооценил ее. Когда они благополучно прибыла в поместье отца Присциллы Макмиллан Стюарта Джонсона, братья Палесик, вооруженные дробовиками, заняли свои посты.

Присцилла и ее отец ждали Светлану. Джонсон был вдовцом, и его развлекало, что он дает кров советской невозвращенке, причем вся история окружена всякими шпионскими штучками. Тем же вечером в гостиной, отделанной деревянными панелями, они посмотрели сюжет в выпуске новостей, посвященный Светлане. Макмиллан раздражало, что новости все время прерывали рекламой. Светлана, казалось, не обращала на это внимания.

Гринбаум запланировал первую пресс-конференцию на двадцать шестое апреля, то есть, через четыре дня после приезда Светланы в США. Она прошла в номере с террасой в отеле «Плаза» и транслировалась по всему миру через спутник связи «Телстар». За день до мероприятия Гринбаум потренировал Светлану отвечать на самые типичные вопросы и сообщил Кеннану, что «спокоен за поведение Светланы на пресс-конференции». Адвокат сказал, что «допросил ее с пристрастием по поводу самых острых моментов биографии», чтобы проверить, как она с этим справится, и был удивлен, что она оставалась «спокойной и выдержанной», как будто проводила пресс-конференции всю свою жизнь.

Кеннан в своих воспоминаниях не объясняет, что это были за «острые моменты», но к тому времени источники из американской разведки подтвердили, что Советы усиленно стараются представить Светлану «распутной», «ненормальной», «не отвечающей за свои поступки» и, разумеется, не способной написать никакую книгу. На самом деле они собирались попытаться приписать авторство книги ЦРУ.

На следующий день Светлану привезли в «Плазу». Журналистов обязали подать вопросы в письменном виде не позднее, чем за полтора часа до начала пресс-конференции. Из более чем трех сотен вопросов ее агенты по связям с общественностью из фирмы Хилла и Ноултона отобрали примерно сорок. Во время долгой пресс-конференции Алан Шварц зачитывал их Светлане, уверяя зрителей, что она видит эти вопросы в первый раз. На следующий день полная запись ее интервью была опубликована в «Нью-Йорк Таймс».

Один из первых вопросов поступил от Боба Шакна, репортера «Си-Би-Эс», который спросил, одобряет ли Светлана режим своего отца. Она ответила: «Конечно, я не одобряю в нем очень многое, но считаю, что многие члены ЦК коммунистической партии и Политбюро должны разделять ответственность за все те преступления, в которых принято обвинять моего отца… Я чувствую ответственность за все эти ужасные вещи, за смерти невинных людей и думаю, что в них была виновата вся партия, режим и сама идеология». Когда Гейб Прессман из «Эн-Би-Си» спросил, что заставило ее «по-другому посмотреть на жизнь в России» и привело к побегу, она ответила, что, прежде всего, это было отвратительное сопротивление властей ее браку с Браджешем Сингхом, но также добавила, что другим фактором стал суд над Даниэлем и Синявским. «То, как общество отнеслось к двум писателям, которых несправедливо осудили, заставило меня утратить всякую веру в правосудие. Я потеряла надежду на то, что появится хоть какая-то свобода». Если Госдепартамент надеялся, что Светлана воздержится от демонстрации своих политических воззрений, то ему пришлось жестоко разочароваться.

Она говорила о своих детях: «Они ни в чем не виновны, и, я надеюсь, не понесут никакого наказания»; о своем новоприобретенном богатстве: «Я не собираюсь становиться очень богатой женщиной. Думаю, для меня это вообще невозможно». Она планировала раздать большую часть полученных денег. На вопрос о том, что она думает по поводу всей этой газетной шумихи, Светлана ответила: «Я не могу понять, почему, если они что-то пишут о каком-то новом человеке, то надо обязательно упомянуть… что он ел на ланч». Но в то же время добавила: «Избыток информации лучше, чем никакой информации вообще». Когда ее спросили, планирует ли она стать гражданкой США, Светлана ответила, что «любовь должна прийти до свадьбы» и рассмеялась: «Если я полюблю эту страну и страна полюбит меня, то свадьба состоится».

Ее выступление на пресс-конференции можно было описать как «ошеломляющее, уверенное, захватывающее». Джон Мейпс, глава ее менеджеров по связи с общественностью, сказал репортерам: «Она интеллектуальная эксгибиционистка. Ей нужны зрители. Она Набоков в юбке, у нее есть сила воли». В конце пресс-конференции журналисты встали и наградили Светлану громкими аплодисментами. Потом ее быстро отправили в уединенное место.

На следующий день Светлана получила письмо от сына, которое ее полностью уничтожило. Когда она показывала это письмо Присцилле, у нее просто тряслись руки. Гринбаум не отдал письмо до пресс-конференции, так как предвидел, что оно будет губительно для Светланы. В ответ на телефонный разговор с матерью Иосиф написал письмо, полное холодной злобы:

«Когда мы с тобой говорили по телефону, я растерялся, услышав все то, что ты мне сказала, и не смог должным образом ответить. Мне понадобилось несколько дней для обдумывания всего этого, так как дело совсем не так просто, как это кажется тебе…

Согласись, что после того, что ты сделала, советовать нам издалека мужаться, держаться вместе, не унывать и не отдавать Катю, по меньшей мере странно… Я считаю, что ты своим поступком отделила себя от нас и поэтому позволь нам жить так, как мы считаем нужным….

Уж если мы смогли довольно стойко перенести то, что ты сделала, то, надеюсь, в дальнейшем мы сможем сами устроить свою жизнь… Иосиф.

Светлана рыдала и не могла остановиться. Ей хотелось убежать, укрыться от гостеприимства и любопытства, не видеть людей, думающих, что для нее все так легко и просто только потому, что она обрела свободу.

Письма на имя Светланы приходили корзинами: дружелюбные приветствия: «Добро пожаловать в Америку», брачные предложения, приглашения вступить в религиозные организации. Были и другие письма. «Убирайся домой, красная собака!»; «Наша кошка лучше вас — она заботится о своих детях!» От последнего у нее словно ножом резануло по сердцу.