Джоан очень удивилась, когда Светлана попросила поселить ее на третьем этаже дома, где летом было очень жарко. Внизу были другие, более комфортабельные, комнаты, но Светлана выбрала это помешение, потому что там Кеннан оборудовал свой кабинет. Одну его стену занимали книжные полки, выкрашенные в белый цвет, — как у нее дома. На полках стояли книги, газеты и журналы на русском языке. Кеннан работал за огромным деревянным столом, который ярко освещало солнце, — теперь здесь было ее рабочее место. Вдобавок на третьем этаже была дверь, которая запиралась, — очень большое удобство. Джоан Кеннан заметила, что Светлана и Макс уходили наверх и закрывали дверь: «Конечно, со стороны Светланы здесь был романтический интерес, и, я думаю, какое-то время она просто витала в облаках, воображая себе, как они вместе идут к закатному солнцу».

Макс Хейворд был очень интересным человеком. Он был на два года старше Светланы и начал свою карьеру на дипломатическом поприще. В конце сороковых он работал в британском посольстве в Москве и однажды даже был переводчиком у посла Великобритании, когда тот наносил визит Сталину в Кремль. Теперь он был преподавателем советской литературы и политологии в колледже Святого Антония в Оксфорде.

Этот колледж часто называли «шпионским колледжем». Ходили слухи, что он связан с лондонским филиалом Конгресса культурной свободы, одного из самых эффективных проектов ЦРУ во время «холодной войны». Эта организация поддерживала печатные издания и проводила международные мероприятия, направленные на то, чтобы освободить ученых из-за Железного занавеса. В мае того самого 1967 года ЦРУ, наконец, признало, что через Конгресс более десяти лет тайно финансировало некоторые престижные британские журналы, например, «Энкаунтер» и «Диссент».

Когда в июне вышла статья Светланы о Пастернаке, и в КГБ поняли, что с ней работал Макс Хейворд, советская пресса объявила его агентом ЦРУ. Об этом никогда не говорилось прямо, но Макс Хейворд был одним из тех ученых, которые в Советском Союзе считались персонами нон-грата. В период ожесточенных интриг разведывательных служб шестидесятых годов имело смысл полагать, что Хейворда оставили в покое, чтобы управлять Светланой. Его хорошо знали и Джордж Кеннан, и Артур Шульцбергер, так как они вместе отдыхали летом на греческом острове Спетсос. Но Хейворд имел репутацию человека, постоянно вызывающего раздражение у окружающих. Он любил хорохориться перед богатыми американцами, которых ему «удавалось развести» на то, чтобы они поддерживали его роскошный образ жизни.

Светлана была восхищена Максом. Они проводили время в комнате на третьем этаже, разговаривая по-русски о России и, как казалось Светлане, обо всем на свете. Никто не понимал ее тревоги и проблемы лучше, чем Макс Хейворд. Он бывал на ферме так часто, что Джоан Кеннан, в конце концов, стала стирать его белье.

Вскоре Светлана была влюблена в Макса. Он был польщен и явно восхищался ею, а потом обнаружил, что тоже влюблен по уши. Присцилла Макмиллан, которая его хорошо знала, так отзывалась о нем:

Макс был человеком, чья идея о том, чтобы попасть на небеса, сводилась к тому, чтобы, приезжая в Нью-Йорк, останавливаться в «Челси», где бывали Дилан, Коллинз, Леонард Коэн, и напиваться в свое удовольствие. Однажды он поехал, чтобы наблюдать, как «Доктор Живаго» переводится на язык жителей острова Мальты. Мы все смеялись. В другой раз, когда он работал над переводом «Одного дня Ивана Денисовича» мы с друзьями запирали его в комнате в Российском центре и приносили ему еду. Только так Макса можно было заставить сделать работу в срок.

По мнению Присциллы, любая женщина, которая имеет отношения с Максом, должна быть достаточно разумной, чтобы «знать, что этот материал для замужества не годится. Но у Светланы был инстинктивная тяга к мужчинам, и она никак не могла прийти к такому умозаключению».

Джоан Кеннан вспоминала, как в один из его приездов подвозила Макса до железнодорожной станции в Харрисбурге. Он был очень удручен своими отношениями со Светланой и сказал, что она ждет, что он женится на ней. Джоан не была уверена, были ли они любовниками или в том, кто кого соблазнил, но, в любом случае, Светлана ждала, что будет с Максом. К середине августа он спешно ретировался в Англию. Но Светлану было не так-то легко обескуражить.

Когда в конце лета Джордж Кеннан вернулся из Африки, Светлана рассказала ему о своих планах, хотя Макс и просил ее этого не делать. Макс, как она уверяла Кеннана, сказал, что вернется в США на месяц, на Рождество. Он приглашал ее к себе в Оксфорд. Макс обещал, что поможет написать вторую книгу. Кеннан знал Хейворда. Он осторожно сказал Светлане, что ей затруднительно будет поехать в Англию, поскольку она сожгла свой советский паспорт.

В октябре она, наконец, получила письмо от Макса. Он писал, что не может уехать из Оксфорда. Она написала Джоан Кеннан, что не понимает, что произошло. Должно быть, из Москвы добрались какие-то сплетни. Светлана отчаянно переживала: «Стоило было бежать из СССР, чтобы здесь, в свободной стране, снова чувствовать себя «государственной собственностью», а не свободным человеком?»

Светлана жаловалась Джоан, что ее ужасает одиночество: «Я не могу представить, что живу моей собственной жизнью, одна: это противоречит моей природе — быть самой по себе. Моя жизнь может быть только ветерком, который дует вокруг другого человека, а вы знаете, скольких я потеряла… остаться одной в самом начале новой жизни кажется мне невыносимым». Возможно, Светлана была чересчур наивна, но и очень упряма. Ей был нужен Макс, который должен был спасти ее.

Светлана упорно отказывалась видеть, что Макс уклоняется от встречи. Она верила в его чувства, в его страсть. У них должно было быть будущее, но она словно приговорена к одиночеству. Эта любовь превратилась в мелодраму, в тоску по человеку, который никогда не приедет, и преданность этому человеку. Кто, кроме отца, мог показать ей изменчивость любви? Но Светлана никак не могла это усвоить из-за всех психологических травм и потерь своего непростого детства. Роман с Максом кончился крахом.

Светлана решила, что ее счастью мешает враг, и этим врагом стал Джордж Кеннан, который очень беспокоился, «что скажут люди». В Москве про нее говорили, что она «ветреная женщина». Светлана жаловалась Джоан: «И теперь во имя моего доброго имени и чести этой страны… я должна держаться подальше от Макса Хейворда, а он — от меня». «Я все еще верю в Макса, в его чувства, в его страсть, во все, что он дал мне и может дать в будущем. Но я вижу, что его жизнь становится полной боли из-за меня — боли, и больше ничего». По всей видимости, Макс скорее чувствовал смущение, чем боль.

КГБ неумолимо продолжал свои нападения. Ноты осуждения от ее детей, друзей, соотечественников по-прежнему наполняли советские и зарубежные газеты. Должно быть, Светлана чувствовала себя полностью уничтоженной. Кто мог понять то, через что ей пришлось пройти? Она обратилась за защитой к Максу Хейворду, эрудиту и непревзойденному переводчику русской литературы. Подбадривая ее, Макс, вероятно, и понятия не имел, насколько она ранима. Для нее это было нехарактерно, но Светлана редко говорила о Хейворде публично и не писала о нем в своих книгах.