— Ханна! — наконец сказал я. — Если с тобой что-то случится, то фюрер мне лично голову оторвет!

Но эти трое не сдавались, продолжая бить по моим слабым местам, апеллируя прежде всего к известному правилу, которое гласило: «В случае необходимости каждый солдат обязан брать на себя ответственность и действовать даже вопреки приказу!»

Скрепя сердце я согласился. Коменданта аэродрома мы решили застать врасплох, сказав, что разрешение на проведение новых испытательных полетов нам дали устно.

Никогда еще мое сердце не билось столь учащенно, как на следующий день, когда над головой Ханны Райч защелкнулся обтекатель из плексигласа, а моторы взревели. Старт и отделение «Фау-1» от самолета-носителя прошли как по маслу.

«Да, эта женщина умеет летать!» — подумал я, наблюдая за ее лихими виражами.

Наконец она устремилась вниз, и от охватившего меня напряжения по моей спине побежали капли пота. Если бы у меня было десять рук, то я держал бы десять кулачков за ее удачу! Поскольку посадочную полосу окутало плотное облако пыли, то мы поспешили к месту посадки и подняли счастливую Ханну на руки.

— Все отлично! — были ее первые слова.

За ней испытательные полеты продолжили наши двое пилотов, и все они проходили удачно. Всего было сделано двадцать стартов, которые подтвердили правильность идеи и конструкции.

Когда я доложил фельдмаршалу Мильху о том, что в испытательных полетах «Фау-1» приняла участие сама Ханна Райч, то он заметно побледнел.

— Это могло стоить вам головы! — мрачно изрек фельдмаршал.

По счастью, это его замечание не стало пророческим. Как бы то ни было, разрешение на дальнейшие работы над изделием и обучение пилотов мы получили.

Наше маленькое предприятие буквально штамповало одну машину за другой. Мы создали еще восемь вариантов пилотируемой «Фау-1», двадцать двухместных учебных моделей для курсов пилотажа, а потом приступили к выпуску боевых машин. Добровольцев, желавших принять участие в боевых вылетах, у меня хватало. Я подобрал из ребят своей части особого назначения тридцать человек, закончивших курсы пилотов, а кроме того, во Фриденталь прибыло еще шестьдесят выпускников летных училищ люфтваффе. Можно было начинать!

Для проведения обучения я запросил у соответствующей службы министерства авиации топливо из расчета по пять кубометров авиационного бензина на каждого пилота. Трудно в это поверить, но данную последнюю твердыню мы так и не взяли! Проходила неделя за неделей, а дело с места практически не сдвигалось. Сначала нам выделили всего десять кубометров горючего, а потом еще пятнадцать, но в целом обещанные объемы топлива так и не были предоставлены. Я бегал от одной инстанции к другой, но кроме обещаний и заверений, что в будущем все будет исполнено, выбить горючее мне так и не удалось.

Осенью я сдался окончательно — на фронтах стало наблюдаться заметное ухудшение положения, и мне пришлось примириться с жестокой действительностью. Все наши тактические расчеты и конструкторские разработки оказались напрасными. Пилотируемой «Фау-1» так и не удалось выбраться из беспилотной стаи своих сородичей! Постепенно все работы, в том числе и по предоставлению пилоту хотя бы крошечного шанса на спасение, были свернуты. Добровольцы по большей части остались со мной. Однако я не мог предложить им проведение воздушных операций, и они один за другим переходили в мои батальоны.

В феврале 1944 года Шелленбергу удалось нанести долго втайне вынашиваемый и исподволь готовящийся удар по абверу. Адмирал Канарис подал в отставку, в результате которой стало возможным проведение реорганизации службы внешней разведки абвера. Насколько я мог судить исходя из имевшейся у меня информации, у Шелленберга просматривалось два основных мотива в его действиях. Первый носил чисто деловой характер. Наличие во время войны двух действующих параллельно и зачастую враждовавших между собой ведомств — военного (служба внешней разведки абвера) и политического (служба внешней разведки в лице 6-го управления РСХА) — являлось полным абсурдом. Обе эти службы в интересах успешной работы должны были хотя бы на самом верху управляться из единого центра. Вторым же мотивом в поступках Шелленберга являлось его неуемное честолюбие.

Служба внешней разведки абвера была реорганизована в военное управление с непосредственным подчинением шефу Главного управления имперской безопасности доктору Кальтенбруннеру. Шелленбергу же поручалось осуществление тесного взаимодействия с начальником нового управления. То, с какими мыслями на самом деле Шелленберг приступил к осуществлению этого взаимодействия и какие ошибки он при этом совершил, хорошо раскрывает его высказывание, обращенное непосредственно ко мне:

— Считай, что этот начальник военного управления у меня в кармане!

Уже тогда я сильно сомневался в справедливости подобного утверждения.

В результате данной реорганизации мне тоже удалось установить тесные контакты с некоторыми господами из абвера, а также получить достаточно глубокое представление об этой широко разветвленной организации и методах ее работы. В лице полковника Генерального штаба барона Фрейтаг фон Лорингофена[189] я познакомился с настоящим представителем старой школы. Могу только сказать, что мы с ним отлично ладили, хотя и соблюдали само собой разумеющиеся правила игры, принятые в обществе. По молчаливому соглашению между нами мы никогда не говорили с ним о политике. Любой вопрос, касавшийся этой темы, немедленно переводился в понятие «Германия», что являлось отличной платформой для взаимного понимания.

Более загадочной для меня являлась фигура полковника Генерального штаба Хансена[190], который стал начальником военного управления РСХА. Я видел его не так часто, как полковника Фрейтаг фон Лорингофена, и личного контакта с ним у меня не было. Однако мне показалось, что проведенная реорганизация не пришлась ему по душе, и в нем чувствовалась некая раздвоенность — он явно переносил душевные муки.

Надо сказать, что и в чисто военных высших кругах проведенная реорганизация не вызвала никакого восторга — Кейтель и Йодль отлично понимали, что это заметно усиливает позиции Гиммлера и его близкого советника Шелленберга, лично заинтересованного в таких преобразованиях.

Из разговоров с полковником Фрейтаг фон Лорингофеном я отчетливо понял, что Германия сильно отставала в вопросах проведения активной работы по организации актов саботажа и разложения противника, за которые он непосредственно отвечал. Мое недоверие к платным агентам только усилилось. Однако идеалистов среди иностранцев, сражавшихся с нами плечом к плечу из идейных соображений и готовых добровольно исполнять опасные задания, становилось все меньше. Полковник разделял мою точку зрения в том, что для достижения лучших результатов в проводимых спецоперациях нам все больше следовало опираться на немецких солдат.