Повсюду царило запустение, отовсюду доносились рыдания. Людисобирались вместе, чтобы умереть, со лбов градом катился пот, тела покрывалисьнеизлечимыми язвами. Воздух пропитался зловонием смерти. Кто-то пытался сбежатьиз города, другие оставались с родными и близкими, чтобы разделить ихстрадания.

Прежде мне никогда не доводилось сталкиваться с подобнойэпидемией. И подумать только: страшный мор разразился в городе удивительнойкрасоты! Я впадал в немое уныние, созерцая чудесную церковь Сан-Марко,сохранившую изысканные следы влияния Византии, манящее великолепие дворцов.Отсюда многочисленные торговые суда отправлялись во многие порты, в том числе ив богатую Византию.

Я не мог не разрыдаться. Не время рассматривать при светефакела великолепные картины и статуи. Пора уходить – из простого уважения кмертвым, пусть я давно перестал быть частью человечества.

И я направился на юг, в другой город – во Флоренцию,лежавшую в самом сердце Тосканы – прекрасной и плодородной земли.

Как видишь, Рима я в тот момент избегал. Я не выдержал бызрелища родного дома, лежавшего в развалинах. Не перенес бы вида Рима,охваченного чумой.

Поэтому мой выбор пал на Флоренцию, новый для меня город,процветающий, хотя и не такой богатый, как Венеция, и не такой красивый,несмотря на огромные дворцы и мощеные улицы.

И что я увидел? Все ту же ужасную картину. Злокозненныенегодяи требовали плату за то, чтобы убрать мертвые тела, частенько избиваябольных и тех, кто ухаживал за ними. У каждой двери лежало по шесть-семьтрупов. Священники сновали по городу, освещая себе путь факелами, чтобыисполнить долг перед умирающими. И повсюду стоял тот же стойкий зловонный дух,что и в Венеции, – запах, означавший конец всему.

Обессилев от горя, я пробрался в церковь, стоявшуюнеподалеку от центра Флоренции – не скажу точно, что это был за храм, – иприслонился к стене, созерцая озаренную свечами дарохранительницу, размышляя ивопрошая в унисон со взывающими к Небесам смертными: что сталось с нашим миром?

Я видел, как подвергались гонениям христиане; я видел,как варвары грабили города; я видел, как Восток поссорился с Западом ипорвал с ним всякую связь; я видел, как воины ислама вели священную войнупротив неверных; а теперь узрел болезнь, совершавшую траурное шествие помиру.

Как же изменился этот мир с того года, когда я покинулКонстантинополь! Европейские города росли, богатели и расцветали. Орды варваровосели и стали цивилизованными народами. Византия прочно скрепила союз городовВостока.

И надо же было нагрянуть жуткому бедствию – чуме!

Интересно, почему я остался в живых? Почему мне выпало статьвечным свидетелем чудес и трагедий? Что делать с тем, что представало моимглазам?

Но и окутанный печалью, я обращал внимание на красотуцеркви, на мириады зажженных свечей, а заприметив цветной блик справа отвысокого алтаря в одной из часовен, я направился туда, не сомневаясь, что найдупревосходные картины.

Никто из истово молившихся прихожан не обратил внимания нафигуру, облаченную в красный бархатный плащ с капюшоном, быстро и неслышнопробравшуюся к открытой двери часовни, чтобы взглянуть на произведенияискусства.

Ах, если бы свечи горели ярче! Если бы я осмелился зажечьфакел. Но ведь я обладал зрением вампира – мне ли жаловаться? И в той часовне яувидел полотна, написанные совершенно по-новому. Да, они были религиозны, да,они были строги, да, они были благочестивы, но в них горела искра того, что прижелании можно назвать величием.

Автору удалось подобрать удивительную смесь разнообразнейшихэлементов. Несмотря на печаль, я ощутил глубокую радость, но тут внимание моепривлек тихий смертный голос. Он звучал так тихо, что обычный человек вряд лисмог бы разобрать слова.

– Он умер, – проговорил смертный. – Все умерли,все художники, что работали здесь.

Лицо мое исказилось от боли.

– Их забрала чума, – продолжил человек.

Он, как и я, скрывал лицо под капюшоном, только его плащ былтемнее, а глаза лихорадочно блестели.

– Не бойся, – сказал он. – Я переболел, но осталсяжив и не передаю заразу – понимаешь? Но они умерли, эти художники. Их большенет. Чума забрала их, и с ними ушло все, что они знали и умели.

– А ты? – спросил я. – Ты художник?

Он кивнул.

– Они были моими учителями, – ответил он, показывая настены. – Наш труд остался незавершенным. Одному мне не закончить.

– Непременно закончи! – воскликнул я и потянулся закошельком.

Я извлек несколько золотых монет и протянул ему.

– Думаешь, это поможет? – уныло спросил он.

– Больше у меня ничего нет, – сказал я. – Бытьможет, ты купишь себе уединение и покой. И сможешь снова начать творить.

Я повернулся, чтобы уйти.

– Не оставляй меня, – неожиданно попросил он.

Я обернулся и взглянул на незнакомца. Он смотрел мне прямо вглаза – пристально, настойчиво.

– Все умирают, а мы с тобой – нет, – продолжалон. – Не уходи. Пойдем, выпьем вина. Останься со мной.

– Не могу, – отказался я, дрожа с головы до ног,чувствуя, что слишком увлекся и нахожусь на грани убийства. – Если бы мог,я бы остался.

И я покинул Флоренцию, чтобы вернуться в святилище Тех, КогоСледует Оберегать.

Я лег и надолго уснул, обвиняя себя в трусости за то, что недоехал до Рима, и радуясь, что не выпил до капли кровь возвышенной души,обратившейся ко мне в церкви.

Но я изменился и знал, что никогда не стану прежним.

Во флорентийской церкви я познал новое искусство. И этоискусство даровало мне надежду.

«Предоставим эпидемии идти естественным ходом», – решиля и закрыл глаза.

И чума в конце концов отступила.

Новая Европа запела на разные голоса.

Она пела о новых городах, о великих победах и сокрушительныхпоражениях. Вся Европа находилась в состоянии трансформации. Торговля ипроцветание вскормили искусство и культуру – подобно тому как это делали впрошлом королевские дворы, соборы и монастыри.

Она пела о человеке по фамилии Гутенберг из города Майнца –он изобрел печатный станок и сотнями изготавливал дешевые книги. Простонародьемогло купить себе Священное Писание, Часослов, сборники комических рассказов ичудесных стихов. Новые печатные станки устанавливались по всей Европе.