Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Оля, а правда, что сейчас у женщин на исподней рубашке чисто, нет крови?[23]
– Да, – утвердительно кивнула она, – когда женщина истощена, то нет. А как там твоя подруга Маричка? – поинтересовалась Ольга.
– Не очень, но как-то держится. Она все еще ожидает Павла, надеется, что он вернется и спасет их от голода. А от него ни одной весточки, хотя должен уже был добраться до нового места.
– Мог и погибнуть где-то, – предположила сестра, – могли и арестовать, а мог просто бросить, чтобы выжить самому.
– Но ведь здесь остался его ребенок.
– Может, и вернется. Что мы все о ком-то говорим? Давай подумаем, как нам выжить, – предложила Ольга.
Павел Серафимович вышел из дома и первого увидел мужчину – около своего двора стоял Константин. Черножуков поздоровался с соседом и, хотя не очень верил в приметы, подумал, что это хороший знак – увидеть первым не женщину, а мужчину. Павлу Серафимовичу и правда повезло. Он случайно встретил Щербака на улице, поздоровался.
– Кузьма Петрович, – обратился как подобает, – у меня к тебе большая просьба, – сказал сразу.
– Какая же? – спросил он.
– Нужда в нашей семье, большая нужда! Хлеба не осталось ни граммочки, а у меня дети, внуки – все голодают, – пожаловался мужчина.
– Верю, Павел Серафимович, – вздохнул Щербак. – Всюду такое творится. Чем я могу тебе помочь?
– Хотел было поехать в Россию, поменять вещи на муку. Правда ли, что там нет голода? – понизив голос, спросил мужчина.
Кузьма Петрович оглянулся.
– Это правда, – тихо ответил он. – Там лучше положение, чем у нас. Так что ты хотел попросить?
– Лошадь.
– Лошадь?
– Да! Не понесу же я на себе полотно? А я бы тихонечко поехал и через несколько дней вернулся бы. К председателю колхоза я не могу обратиться с такой просьбой, потому что заранее знаю, что откажет. Я же не колхозник, а кулак, враг. Кулак, у которого ничего не осталось, – грустно сказал Павел Серафимович.
– Очень рискованная задумка.
– Знаю. Но это единственный выход.
– Дать лошадь? – переспросил Щербак, размышляя.
– И телегу, ведь весь инвентарь изъяли.
– Хорошо, – согласился Кузьма Петрович. – Я могу взять лошадь на несколько дней, будто для себя. А если с тобой что-нибудь случится в дороге? Если ты не вернешься? Как я объясню исчезновение колхозного скота? Меня же сразу – на расстрел.
– Если не вернусь через три-четыре дня, – сказал, подумав, Павел Серафимович, – доложишь руководству, что я пришел в твой двор, украл коня и куда-то отправился. Пусть тогда меня ищут.
– Ну ты и сочинил! – покачал головой Щербак. – Мне надо подумать.
– Я не могу ждать. Если отказываешь, то так и скажи.
– Хорошо. Я согласен.
– Вот спасибо! – радостно сказал Павел Серафимович, а потом прибавил: – И еще одна просьба.
– Какая?
– Можешь мне дать моего Буяна? Он все дороги со мной объездил, все их знает. Я уже все обмозговал, – возбужденно говорил мужчина. – Если буду возвращаться и заболею в пути, то конь сам довезет меня домой.
– Хорошо, – улыбнулся Щербак. – Дам я тебе Буяна. Только о нашей договоренности никому, даже своим домашним ни слова.
– Да что я, враг себе?
– И будь осторожен, – предостерег парторг, – везде полно милицейских заслонов, да еще и грабители сидят по лесам.
– Знаю, но я должен вернуться, – сказал он. – В моих руках не одна жизнь. Спасибо тебе!
Павел Серафимович пришел домой с доброй новостью и подводой с конем.
– Девчата, открывайте свои сундуки, – сказал он, – я еду в Россию!
Варя на радостях расцеловала морду Буяна. Конь узнал бывшую хозяйку, начал тыкать губы в ее ладони. Не выдержала Варя, принесла ему комочек сахара, решив, что отдает свою порцию.
Отец на сани простелил соломы, принес в рядне сена.
– Пришлось ограбить Ласку, – сказал отец, – но что поделаешь? Нужно же коня кормить, и не один день.
– Отец, я поеду с вами, – заявил Василий, вернувшись от своих родителей.
– Исключено! – категорически заявил Павел Серафимович.
– Нельзя одному отправляться в такую дальнюю дорогу, тем более зимой, – настаивал зять.
– А Варя? Как она одна, с детьми?
– Как-то перебьется несколько дней.
– Ты думаешь, что она справится и с детьми, и с твоими родителями? С кем оставлять дома детей? Ты же слышал, что детей крадут и едят? А если с нами обоими что-то случится в дороге? Она же останется совсем одна! Нет, ты должен быть дома, чтобы о них заботиться. Я хочу быть уверенным, что Варя не одна.
В конце концов Василий согласился. На сани уложили отбеленное домотканое полотно, вышитые рубашки и полотенца, новые Варины юбки, платки. Накрыли все старыми дерюгами, присыпали сеном.
– Я налью вам в бутылку молока на дорогу, – сказала Варя отцу, – положите за пазуху, чтобы не замерзло. Немного хлебца нарезала, – подала завернутую в тряпку краюху.
– Молоко не возьму, – категорически заявил отец. – Доеду до Данилова колодца, там воды напьюсь. А хлеб заберу.
– Я еще и несколько вареных картофелин вам дам, – пообещала Ольга.
Василий собирался заехать с отцом к Ольге, чтобы та дала свои вещи для обмена, а потом проводить его за село. Они с Ольгой вышли во двор, в хате остались отец с Варей.
– Только не вздумай плакать. – Отец подошел к дочке, улыбнулся. – Ты, Ласточка, держись, – мягко сказал он, – я вернусь. Обязательно вернусь. Детишек береги, заботься о них.
У Вари в горле застрял комок. Отец будто прощался, давая установки. У нее задрожали губы, на глаза навернулись слезы, но она сумела овладеть собой и даже улыбнуться.
– Вот так уже лучше! – одобрил отец. – Помни, что ты у меня самая лучшая!
– Берегите себя, папа, – попросила Варя. – Я буду вас ждать.
– Вот и хорошо, Ласточка! Мне пора. Счастливо! – Отец улыбнулся, обнял дочку. Она прильнула к его плечу. – Только пообещай мне, что не будешь плакать.
– Не буду. – Варя посмотрела отцу в глаза. Она не знала, увидит ли его еще когда-нибудь.
Тяжелое, невероятно долгое ожидание. Варе казалось, что время вообще остановило свой ход. Длиннющая ночь не спешила заканчиваться, утро все тянулось, а день не хотел пускать на смену вечер. Варя испытывала нечеловеческую усталость – то ли от ожидания отца, то ли из-за постоянного тихого капризного плача младшего ребенка. Она время от времени прикладывала к груди мальчика. Сашко жадно и больно ловил ротиком соски, пытаясь выцедить хотя бы каплю материнского молока, но грудь была почти пустая. Малыш сжимал ее зубками, и Варя морщилась – жгли незаживающие ранки. Нужно потерпеть, пока ребенок позабавится грудью, успокоится хотя бы ненадолго.