– А Арнт?

– У нас с Арнтом были полупрофессиональные отношения благодаря общей любви к охоте и рыбалке. Он знал, что иногда у меня был с собой русский спирт в канистрах, которые я привозил в город. Арнт понял, что надо сделать, как только я его утихомирил. Я рассказал ему про Расмуса и Елену и убедил, что другого пути нет и что нам придётся спрятать Бьёрканга в одном из контейнеров. Мы могли сказать, что их лодка перевернулась из-за шторма, и Арнт выплыл на берег, в то время как Бьёрканг пропал в волнах.

– Арнт не смог бы жить с тем, что вы сделали.

Мои бёдра охватила дикая боль из-за постоянных попыток удержаться на плаву, и я аккуратно отцепляю от себя пару свинцовых грузиков, не отрывая взгляда от Харви и его гарпуна.

Сначала Харви молчит, только кивает сам себе, а потом снова начинает говорит, уже более тихим тоном:

– Я смотрел на него, пока он стоял ко мне спиной у отверстия контейнера, когда мы уже грузили труп Бьёрканга. Прежде чем успеть всё осмыслить, я впихнул его внутрь и закрыл за ним люк.

– И оставил его замерзать до смерти.

– Не было другого пути. No other way[43], – восклицает Харви.

Из-за эха от его голоса с потолка снова отслаивается ржавчина и сыпется на нас.

– Харви милосердный, – фыркаю я и снова плюю, – когда ты решил впутать и меня во всё это?

– Идеальный козёл отпущения, – шипит он глухо. Лицо Харви вдруг становится бледнее, то ли из-за холода и тяжёлого дурного воздуха, то ли из-за чего-то другого, осознания, куда приведут его эти обстоятельства. – Я взял с собой шляпу Бьёрканга, когда отправился к маяку на следующий день и сделал так, чтобы полиция нашла её вместе со следами крови в баре. Просто хотел посмотреть, что будет.

– Ах, полицейская шляпа, – говорю я и притворно посмеиваюсь, – ты знал, что они свяжут её со следами крови.

Харви смотрит на меня пытливым взглядом, когда я снова смеюсь.

– Убийцы и их истории, эх, – я качаю головой и продолжаю, не дождавшись от Харви ответа, – видишь, как сложно заметить в самом себе самые незначительные вещи? Ты взял с собой полицейскую шляпу не случайно, не просто посмотреть. Это ложь. Ложь, которую ты рассказываешь сам себе, чтобы защититься… от самого себя.

– Really?[44] – Харви чешет нос, – занимательно.

– Человеческий мозг запрограммирован время от времени изменять или перенастраивать реальность. Это старейший защитный механизм, который призван помочь нам идти дальше и перерабатывать травмы и случаи насилия. Ты рассказываешь самому себе альтернативную историю, подставляя детали так, чтобы они соответствовали твоему образу себя, – мне хочется смеяться, но зубы стучат и смех застревает в горле, прежде чем выйти наружу, – поэтому ты используешь такие слова, как: вдруг, прежде чем я успел подумать, он просто упал, и так далее. Всё это полная чушь, Харви. Правда в том, что ты начал играть со мной, следовать своему плану уже в то утро, когда вёз меня к маяку, и рассказал мне историю из своего детства про то, как из вашего дома был слышен плач ребёнка, доносящийся от болот. Я не утверждаю, что ты детально распланировал всё, что произойдёт дальше, но ты знал, как далеко хочешь зайти, как только понял, что я за человек…

– What? Substance dependent?[45] – он разводит руками, так что фонарь указывает в одну сторону, а гарпун в другую. – А drug addict?[46]

Около секунды я раздумываю над тем, чтобы броситься на него и попытаться выхватить гарпун, но расстояние слишком большое, и Харви уже снова сводит руки – гарпун вместе с фонарём опять направлены на меня.

– Кроме того, – спокойно продолжаю я, – думаю, и Бьёрканг тебе в тот вечер не звонил, когда я нашёл женщину. Это ещё одно искажение реальной истории, которое осуществил твой мозг. Может быть, Арнт, но не Бьёрканг.

– Это имеет значение?

– Конечно. Не для меня, но для тебя, Харви. Арнт очень спешил, я бы даже сказал, был напуган, когда звонил мне. Вероятно, он уже тогда понял, что труп женщины выплыл из траулера. Может быть, он даже начал подозревать, что ты как-то связан с пропажей Расмуса. Думаю, он хотел мне это рассказать, но всё-таки решил довериться тебе и положил трубку. Потом он позвонил тебе, и ты убедил его приехать на ферму, где ты его ждал, готовый к убийству. Здесь нет случайностей, это два хладнокровных и выверенных убийства.

– Ложь, – рычит Харви.

– Wrong place at the wrong time? Никто не поверит в эту чушь, так же, как мы оба прекрасно понимаем, что ты появился здесь с гарпуном не потому, что случайно был рядом и думал о том, не поохотиться ли нам вместе на зубатку. Ты расчетливый убийца, уничтожающий жизни людей… и здесь ты снова, чтобы убивать.

В корабле раздаётся громкий треск, и на нас осыпается облако хлопьев ржавчины. Вода приобретает красноватый оттенок в пятнах света от наших фонарей на маслянистой поверхности. Харви смотрит на меня. Глаза его тёмные, пустые, а рот полуоткрыт. Мы как будто оба напряжённо ожидаем следующей сцены этой постановки на морском дне.

– Это не могло закончиться по-другому, Торкильд, – наконец шепчет он.

– А этот продолжительный спектакль в клубе? Почему ты не мог просто убить меня, как ты и поступил с остальными?

У металлических стен контейнера булькает вода. Из-за ряби новый слой ржавчины отрывается и градом опадает на нас, после чего раздаётся глухое эхо, проносящееся по днищу затопленного корабля.

– Мне нужно было отвезти на ферму Елену, я решил спрятать её в старом коровьем сарае, пока всё не уляжется. Я не мог держать её в морозильной камере в гараже всю зиму, – рассказывает Харви, когда заканчивается ржавый дождь и бульканье. – Я слышал, как ты стоишь в баре, ты говорил по телефону, и всё никак не решался принять достаточно таблеток и алкоголя, чтобы работа была сделана чисто. Я решил тебе с этим помочь. Устроить последний праздник для вас с Еленой. Видит бог, вы оба в нём нуждались.

Наконец он смеётся по-настоящему. Гогот отражается о стены, и с них снова осыпается ржавчина, а по моему телу пробегает холодная дрожь.

– Я стоял и смотрел на вас на отдалении, у бильярдных столов. Мужик, ты был просто не в себе. В стельку пьяный. И худшее из всего, – взахлёб рассказывает Харви и удручённо качает головой, – это то, как ты умудрился прыгнуть в море и приземлиться на единственную плавучую поверхность в радиусе десятков километров. Быть таким крупным неудачником требует особых умений.

Я веду плечами и пытаюсь изобразить презрение на лице.

– Ну что сказать? – щеки болят из-за попыток изобразить гримасу, – некоторые просто родились под счастливой звездой.