В 1952 году Эренбурга навестил биолог-агроном Василий Меркулов, повстречавшийся с Осипом Мандельштамом на пересылке во Владивостоке. По словам Меркулова, перед смертью Мандельштам посоветовал ему разыскать в Москве Эренбурга, заверяя, что тот ему поможет.

13 января 1953 года «Правда» объявила о раскрытии заговора врачей, обвиненных в подготовке покушений на Сталина и ряд высших советских руководителей. Из девяти врачей, обвиненных в заговоре, шестеро были евреями, «агентами международной еврейской буржуазно-националистической еврейской организации „Джойнт“». Президиум Академии наук СССР потребовал для них смертной казни. Константин Симонов, главный редактор «Литературной газеты», нашел для них определение, которое осталось в истории: «убийцы в белых халатах». Евреев охватила паника: ожидаются повальные расправы, ходят слухи о виселицах на Красной площади, о спешном строительстве бараков в Средней Азии, о спецпоездах. Некий философ из ЦК партии якобы уже теоретически обосновал необходимость депортации, ждали только сигнала «сверху». В день годовщины смерти Ленина под его портретом в газетах публикуется указ о награждении орденом его имени женщины-врача «за помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-убийц».

В тот же самый день, 21 января Эренбургу вручается Сталинская премия «За укрепление мира между народами». В своей краткой речи на церемонии вручения он почти буквально повторяет то, что сказал на Парижском конгрессе в 1949 году: «Каково бы ни было национальное происхождение того или иного человека, он прежде всего патриот своей родины и он подлинный интернационалист, противник расовой или национальной дискриминации, ревнитель братства и бесстрашный защитник мира На этом торжестве в Белом парадном зале Кремля я хочу вспомнить тех сторонников мира, которых преследуют, мучают, травят, я хочу сказать про ночь тюрем, про допросы, суды — про мужество многих и многих…»[483] Слова, которые были равнодушно выслушаны в зале Плейель в Париже, заставили замереть людей, сидевших в Свердловском зале Кремля. Речь, конечно, была воспринята как провокация, и в газетах появилась ее «подправленная» версия. Последствия не заставили себя ждать: через несколько дней работник ЦК КПСС товарищ Акшинский пишет Эренбургу письмо по поводу двух его романов тридцатых годов — «День второй» и «Не переводя дыхания», которые готовятся к переизданию в составе собрания сочинений: мол, в этих книгах о стройках пятилетки «непомерно много фамилий лиц некоренных национальностей»[484]. Разъяренный Эренбург пишет М. Суслову: «Я никогда не решился бы Вас побеспокоить, если бы те замечания, которые меня глубоко озадачили, не исходили бы от товарища, принадлежащего к аппарату ЦК КПСС»[485].

В конце января в московской квартире Эренбурга появляются посланцы Сталина — И. Минц и М. Маринин. Они знакомят Эренбурга с текстом «открытого письма» от имени еврейских деятелей, которое должно быть опубликовано в «Правде». Под письмом уже стоит немало фамилий видных деятелей партии, науки и искусства. В самых казенных выражениях они шельмовали «клику убийц-врачей… большинство которых — еврейские буржуазные националисты, завербованные международной сионистской организацией „Джойнт“ — филиалом американской разведки» и требовали, «как и все советские люди… самого беспощадного наказания преступников»[486]. Это был прямой призыв к погрому. Под предлогом, что вопрос серьезный и ему необходимо время для обдумывания, Эренбург уклоняется от немедленного подписания и спешно предупреждает своего друга Вениамина Каверина, к которому отправились Минц и Маринин. Каверин также отказывается подписать письмо. Эренбург, потрясенный всем происходящим, садится за пишущую машинку и, изведя кучу бумаги на черновики, составляет письмо к Сталину. Вот каким получился последний вариант текста:

«Дорогой Иосиф Виссарионович,

я решаюсь Вас побеспокоить только потому, что вопрос, который я сам не могу решить, представляется мне чрезвычайно важным.

Тов. Минц и Маринин ознакомили меня сегодня с проектом „Письма в редакцию газеты ‘Правда’“ и предложили мне его подписать. Я считаю своим долгом изложить мои сомнения и попросить Вашего совета.

Мне кажется, что единственным радикальным решением еврейского вопроса в нашем социалистическом государстве является полная ассимиляция, слияние людей еврейского происхождения с народами, среди которых они живут. Это срочно необходимо для борьбы против американской и сионистической пропаганды, которая стремится обособить людей еврейского происхождения. Я боюсь, что коллективное выступление ряда деятелей советской русской культуры, людей, которых объединяет только происхождение, может укрепить в людях колеблющихся и не очень сознательных националистические тенденции. В тексте „Письма“ имеется определение „еврейский народ“, которое может ободрить националистов и смутить людей, еще не осознавших, что еврейской нации нет.

Особенно я озабочен влиянием такого „Письма в редакцию“ на расширение и укрепление мирового движения за мир. Когда в различных комиссиях, пресс-конференциях и пр. ставился вопрос, почему в Советском Союзе больше не существует еврейских школ или газет на еврейском языке, я отвечал, что после войны не осталось очагов бывшей „черты оседлости“, и что новые поколения советских граждан еврейского происхождения не желают обособляться от народов, среди которых они живут. Опубликование „Письма“, подписанного учеными, писателями, композиторами и т. д. еврейского происхождения, может раздуть отвратительную антисоветскую пропаганду, которую ведут сионисты, бундовцы и другие враги нашей Родины.

С точки зрения прогрессивных французов, итальянцев, англичан и пр., нет понятия „еврей“ как представитель некой национальности, слово „еврей“ там означает религиозную принадлежность, и клеветники смогут использовать „Письмо в редакцию“ для своих низких целей».

Далее Эренбург предлагает вместо «открытого письма от еврейской общественности» опубликовать в «Правде» ряд статей, разъясняющих политическую позицию СССР по отношению к ситуации на Ближнем Востоке.

«Вы понимаете, дорогой Иосиф Виссарионович, что я сам не могу решить эти вопросы и потому осмелился написать Вам. Речь идет о важном политическом акте, и я решаюсь просить Вас поручить одному из руководящих товарищей сообщить мне, желательно ли опубликование такого документа и желательна ли под ним моя подпись. Само собой разумеется, что, если это может быть полезным для защиты нашей Родины и для движения за мир, я тотчас подпишу „Письмо в редакцию“»[487].

Каковы могли быть последствия такого поступка Эренбурга, Каверина и трех других «еврейских деятелей», которые уклонились от подписания письма? Этого мы никогда не узнаем. В довершение ко всему, как раз в эти дни, 9 февраля, в помещении советской миссии в Тель-Авиве происходит взрыв. Москва заявляет, что это провокация, и разрывает дипломатические отношения с Израилем. Судьба распорядилась по-своему: у вождя просто не осталось времени ни на принятие решения, ни на ответ двум писателям, ни на их арест; он не успел ни помиловать «народ предателей и убийц», ни депортировать его. У Сталина произошло кровоизлияние в мозг, и 5 марта 1953 года было объявлено о его смерти. Прошел месяц, и министр внутренних дел Лаврентий Берия, считавшийся преемником Сталина, публично объявил, дело «врачей-убийц» от начала до конца сфабрикованной провокацией.