В характеристиках, которые прокуратура давала взяточникам в Верховном суде РСФСР, порой фигурировало их «разложение» благодаря среде, поощрявшей сомнительные поступки и отношения42. В обвинениях против сотрудников суда подчеркивалось постоянное пьянство на работе. По словам следователей прокуратуры, руководство суда – председатель Нестеров и его заместители – «культивировало» выпивку и банкеты в судебных кабинетах в рабочие часы. Распущенное поведение было широко распространено среди персонала, создавая атмосферу вседозволенности. Многие обвиняемые по этому делу, как, например, старший консультант суда Попов, рассказывали, как их привели к профессиональному «падению» личные пороки, нашедшие в Верховном суде РСФСР плодородную почву. Попов признал, что опустился до взяточничества в результате пьянства43. По словам следователей прокуратуры, он за много лет ни разу не пришел на работу трезвым, имел связи с людьми, лично заинтересованными в исходе рассматриваемых дел, пил на их деньги и брал взятки44.

По мере продолжения следствия в 1948-1949 гг. всплывали новые обвинения в моральном разложении. В справке прокуратуры середины 1948 г. говорится о «фактах разложения среди сотрудников-женщин» Верховного суда РСФСР45. 48-летней судье М. Г. Ивановой, арестованной 24 августа 1948 г., ставили в вину «аморальное поведение»46. В справке осуждалась ее частная жизнь: с 1935 г. «член Верховного суда РСФСР Иванова состояла в ненормальных половых отношениях и длительное время сожительствовала с сотрудницей Отдела кадров Верховного суда РСФСР Ростовой С. А.» Прокуратура объясняла профессиональные злоупотребления Ивановой сексуальными «отклонениями»: морально развращенная женщина в итоге поступилась и профессиональной честностью, утверждала она в справке. «На почве этих ненормальных отношений» она не смогла отказать любовнице в просьбе вмешаться в дело ее родственника, у которого случились неприятности. На суде (на закрытом заседании) под чудовищным давлением Иванова призналась, что имела сексуальные связи с женщинами. Судьи потребовали от нее назвать поименно всех женщин, с которыми она вступала в «интимные отношения»47. Ее вынудили сказать, что еще одна судья Верховного суда РСФСР, Н. П. Киселева (все еще работавшая в суде во время этого процесса), также склонна к однополым связям и у нее есть любовница среди сотрудниц суда (Смирнова). Мало того, по словам следователей, «Киселева сожительствовала не только со Смирновой, но и со многими другими женщинами, не работавшими в Верховном суде»48.

Подобная неприглядная смесь обвинений в сексуальных отклонениях, моральной развращенности, профессиональных нарушениях и безудержной жажде личной наживы составляла основу многих нарративов о взяточничестве в высших судах Москвы. Когда следователи прокуратуры писали об этих делах, они часто останавливались на непристойных деталях предполагаемых грехов обвиняемых. Не теряя зря времени, они доводили такую информацию до начальства в ЦК в попытках подтвердить, что судьи и адвокаты, берущие взятки, нечистоплотны и профессионально, и морально49.

Предприимчивые судьи и судебные работники, наживающиеся за счет тайной капиталистической деятельности на работе, фигурировали еще в одном расхожем обвинении. В качестве поразительного примера разлагающего влияния «капиталистического сознания» прокуратура привела участие нескольких судей и других работников Верховного суда РСФСР в изощренном мошенничестве, связанном со «спекуляцией» фруктами. Поздней осенью, когда фрукты в северных городах становились величайшей редкостью, сеть торговцев нелегально возила в Москву яблоки из курортного города Сухуми на западном побережье Грузии50. В 1945 г. по железной дороге в столицу с помощью грузинских посредников доставили тринадцать с половиной тонн яблок. Большинство фруктов раздали персоналу суда. Но группа сотрудников пустила пять тонн в продажу на московских рынках. Еще больше было продано с наценкой во дворе суда. Прибыль от незаконной продажи поделили между собой судья Верховного суда, другие сотрудники, посредники и директор абхазского совхоза, поставлявшего фрукты. (В документах недостаточно деталей, чтобы полностью понять, что в действительности произошло. Прокуратура, вероятно, раздула ситуацию, а в делах нетипично отсутствуют опровержения и объяснения судебных работников.) Причастных сотрудников обвиняли в том, что они поддались искушению гнусного и беззаконного капитализма, который ухитрился пустить корни даже в суде. Аналогичные нарративы о «падении» алчных должностных лиц, введенных в грех капитализмом, оставались в большой силе на протяжении всего советского периода.

В одном случае, коснувшемся десятков людей, работавших в Москве, судья Верховного суда РСФСР П. М. Шевченко (признавшийся в получении множества взяток) рассказал на процессе, что попал в лапы грузинской криминальной сети в Москве, когда отчаянно нуждался в деньгах на ремонт пострадавшей во время войны квартиры51. По словам Шевченко, он был «подкуплен» грузинами, которые давали ему большие суммы за помощь в уголовных делах их друзей и родных, обвинявшихся в незаконной торговле из-под полы52. Осенью 1946 г. директор винного магазина на улице Горького, грузин, пытавшийся добиться отмены приговора за хищение госсобственности для отца, связал Шевченко с группой своих грузинских товарищей53. Шевченко, не имея денег, взял у директора А. А. Руруа в долг несколько бутылок водки для расплаты с рабочими, чинившими ему поврежденную крышу. С тех пор Шевченко чувствовал себя обязанным Руруа, который оказался главой «сети» грузинских «преступников».

Следователи прокуратуры утверждали, что грузины – работники розничной торговли и директора магазинов, – имевшие отличные возможности для наживы, пользовались помощью Шевченко, когда им грозили неприятности из-за махинаций с дефицитными товарами. Они даже шантажировали его, заставляя улаживать уголовные дела людей, которых знали. Шевченко оставался их марионеткой до своего ареста в 1948 г.54 Сам он сказал на суде, что, оказавшись в руках преступников, уже не мог от них вырваться, боясь за себя и родных. Грузины держали его в узде, запугивая и угрожая насилием; милицию, пришедшую его арестовать, он встретил с облегчением55. И вновь прокуратура изображала эти связи с грузинами, торгующими по-капиталистически, чудовищной катастрофой.

Пока следователи нащупывали связи между делами Военной коллегии, Мосгорсуда и Верховного суда РСФСР, открылась большая новая глава скандала. 14 мая 1948 г., через несколько дней после того, как прокуратура объявила о начале следствия в отношении Верховного суда РСФСР, генеральный прокурор Сафонов написал в ЦК, сенсационно заявляя об имеющихся у него убедительных доказательствах, что язва взяточничества поразила главный судебный форум страны – Верховный суд СССР.

Верховный суд СССР являлся высшей судебной инстанцией и по уголовным, и по гражданским делам (толкование конституции относилось к прерогативам Президиума Верховного Совета СССР, а не Верховного суда)56. Поскольку ему приходилось рассматривать весьма широкий круг дел, Верховный суд СССР был очень велик: если осенью 1938 г. в нем работали 46 судей, то к 1946 г. их насчитывалось уже 70.