Самоубийство Солодилова активизировало расследование взяточничества в Верховном суде СССР и других ключевых судах. Следователи расценили этот поступок как признание, что Солодилов безнадежно запутался в паутине преступлений. Еще четверо судей и десятки работников Верховного суда и адвокатов, представлявших в суде клиентов, были арестованы в 1948-1949 гг. по обвинениям в получении взяток или посредничестве в незаконных операциях. Не имея прямых свидетельств о реакции Сталина, мы можем только предполагать, что самоубийство ведущего юриста, подозреваемого в вопиющей коррупции, его взбесило. Возможно, Сталин счел его равносильным измене, трусливому предательству партии и его лично78. Может быть, он также нашел в нем подтверждение своим подозрениям (основанным, вероятно, на информации, которую ему предоставляли Кузнецов и Сафонов), что коррупция широко распространена в верховных судах. Учитывая аресты сотен судебных работников в месяцы, последовавшие за смертью Солодилова, Сталин, видимо, приказал административному отделу ЦК рыть землю носом, не оставляя без внимания любой намек на взяточничество в судах Москвы. Руководство и следователи прокуратуры как будто полагали, по крайней мере сначала, что им дозволено применять любые средства и тратить столько времени, сколько понадобится, для разоблачения коррупционеров. В интенсификации расследований весной и летом 1948 г. действительно заметен некий безоглядный энтузиазм среди следователей, которые, кажется, зашли намного дальше, чем планировалось в начале года.

В течение 1948-1949 гг. некоторые партийные руководители внимательно наблюдали за следствием. 8 июля 1948 г., через месяц после смерти Солодилова, начальник Управления кадров ЦК Кузнецов прислал Маленкову разгромный доклад «О состоянии кадров и положении дел в Верховном суде СССР»79. В докладе говорится о множестве «политических ошибок» отдельных членов партии в Верховном суде СССР и его Военной коллегии. «Ряд членов Верховного Суда допустил в работе серьезные политические ошибки», «многие оперативные и технические работники аппарата оказались политически сомнительными людьми»80. Однако это послание демонстрирует известную степень сдержанности: не делается ни одной попытки заклеймить Верховный суд как логово контрреволюционеров и «врагов народа».

24 августа 1948 г. Политбюро сняло Голякова с поста председателя Верховного суда СССР, одновременно с отстранением Ульриха от должности председателя Военной коллегии81. Под руководством Голякова, заявило оно, Верховный суд «ослабляет борьбу» против «измены родине» и хищения государственного имущества82. Новым председателем Верховного суда СССР ЦК назначил 45-летнего А. А. Волина (его заместителем стал А. А. Чепцов, сменивший Ульриха во главе Военной коллегии)83.

31 августа 1948 г., через семь дней после снятия Ульриха и Голякова, генеральный прокурор Сафонов сделал высшему партийному руководству заявление, в первый раз связав воедино все дела, расследуемые в главных судах Советского Союза. Он представил выявленные случаи взяточничества не как индивидуальные акты, а как действия организованной преступной группы, запустившей щупальца во множество советских судов. Сафонов послал обзор сотен предполагаемых эпизодов взяточничества Сталину и еще четырнадцати представителям верхушки партийной иерархии. В основу 11-страничного доклада легла информация, полученная на допросах, которые проводились в московской Бутырской тюрьме с весны 1948 г.84 Сафонов информировал партийное руководство, что следователи обнаружили взяточников в нескольких самых престижных судах страны. Во многих областных судах также работали люди, глубоко погрязшие во взяточничестве. Хотя факты получения взяток доводились до сведения ЦК в мае 1948 г., только в этом докладе в конце августа прокуратура впервые утверждала, что все такие случаи взаимосвязаны и объединены преступным сговором.

«Докладываю, – писал Сафонов, – что за последнее время Прокуратурой СССР вскрыты многочисленные факты взяточничества, злоупотреблений, сращивания с преступными элементами и вынесения неправосудных приговоров и решений» (в ряде главных судов страны). Мрачным и сердитым тоном Сафонов рассказывал, что преступная паутина особенно густо опутала суды Москвы, включая Мосгорсуд, Верховный суд РСФСР и Верховный суд СССР. Коррумпированные судебные работники, по его словам, действовали сообща. Сафонов пытался обрисовать связи между схемами взяточничества, подробно останавливаясь на отношениях и дружбе работников разных судов. «Отдельные судебные работники, – уверял он, – совершая эти преступления в разных звеньях судебной системы, были связаны между собой и, таким образом, действовали организованно»85.

В свете массовых арестов сотрудников верховных судов в годы террора слова об организованной преступной деятельности в московских судах, должно быть, звучали особенно тревожно. Десять лет назад, в 1937-1938 гг., были репрессированы почти все судьи Верховного суда СССР86. За один только 1938 г. в республиканских и областных судах пришлось замещать новыми кадрами 40 % должностей.

Руководство прокуратуры, несомненно, обрадовалось возможности пройтись частым гребнем по судам, найти недобросовестных судей, почистить судебный аппарат87. Разумеется, профессиональные интересы требовали от Сафонова показать, что прокуратура раскрыла большую преступную группу. В самой прокуратуре расследования в верховных судах, вероятно, расценивались как огромный успех. Неясно, входило ли это сразу в намерения Сафонова, но есть признаки того, что после разоблачения главных судей он поощрял обвинение, дискредитацию и осуждение все новых и новых лиц, выходя за рамки первоначальных распоряжений ЦК.

Вместе с тем имеются свидетельства, подтверждающие мысль, что Сталин принял меры к ограничению расширявшегося следствия и хотел свернуть его как можно скорее. В ноябре 1948 г. административный отдел ЦК подготовил постановление, предписывающее Сафонову повысить темпы работы по многочисленным делам о коррупции в верховных судах, намекая, что следствие слишком затянулось. Вероятно, опасаясь пагубных последствий для функционирования и легитимности судов, а также слухов, порождаемых непрекращающимися арестами, ЦК постановлением обязывал «т. Сафонова обеспечить быстрейшее окончание следствия по делам о взяточничестве в Верховном суде СССР, Верховном суде РСФСР, в Мосгорсуде и др. без ущерба для качества расследования»88.

Это может быть знаком желания Сталина придержать следствие, которое стремительно разрасталось вширь, по мере того как следователи прокуратуры летом и осенью 1948 г. допрашивали сотни обвиняемых и свидетелей в Бутырской тюрьме. Нам известно, что в ряде случаев Сталин наказывал руководящих партийных работников, осмелившихся без его разрешения проявить инициативу в делах правовой системы. В начале 1948 г., например, Сталин дал нагоняй Кузнецову и Абакумову, самовольно устроившим суд чести над двумя сотрудниками Министерства государственной безопасности. Оба руководителя получили выговор от Политбюро89. В другой раз административный отдел ЦК отчитал Сафонова за созыв без разрешения всесоюзной учебно-методической конференции лучших следственных работников. Отдел особенно ругал его за то, что он позволил выступить на конференции Голинкову, одному из главных следователей по делам о взяточничестве в верховных судах90. В августе Голинков руководил арестом судьи Шевченко (и машинистки Голевой) в тот момент, когда судья работал в своем кабинете в Верховном суде РСФСР. В ЦК сочли, что зрелище ареста судьи на рабочем месте подрывает авторитет Верховного суда и советской судебной системы в целом.