День клонился к закату. Солнце стремилось к перевалу. До Джелалабада оставалось совсем немного, но для огромного хвоста, растянувшегося на добрых два десятка километров, путь оставался немалый, учитывая низкую среднюю скорость движения колонны.

В одном месте, на берегу водоема, в просторном «кармане» сбились в кучу несколько афганских автобусов, грузовиков-барбухаек с высокими наращенными бортами, и «газик-козлик», раскрашенный до неузнаваемости. Пост комендачей, торчавший здесь на БТР-70, томился в ожидании колонны и ничегонеделания. Бойцы-комендачи расслабились, валяясь на броне в байских позах, офицеры или прапорщики замечены не были…

– …Товарищ старший лейтенант! – тряс его за плечо Кузнечик. – На горку понаехало начальства всякого-разного!

– Понял, Кузнецов! – с тяжелой головой очнулся старший лейтенант. – Передай всем – построение роты перед твоей БМП, на машинах оставить механиков и наводчиков! Все в касках и бронежилетах!

Нацепив на себя доспехи (шлем, бронежилет, полевую сумку), повесив автомат на плечо, Хантер вышел «в народ». Поредевшее подразделение встретило его поредевшими коробочками взводов.

Война всего за два дня боев сделала свое дело – во взводах оставалось человек по четырнадцать, две машины безвозвратно вышли из строя, из офицеров-прапорщиков в строю осталось трое офицеров да старшина. По «союзным» меркам не рота, а усиленный взвод!

Но что это были за воины! Опытные, битые, прошедшие под огнем Крым и Рим! С такими можно было наступать – хоть на Берлин, хоть на Пешавар!..

Когда вышел замполит, рота тихонько одобрительно загудела, приятно пощекотав ему нервы и забитый слух. Перед строем уже топтался в полной боевой экипировке старший лейтенант Денисенко.

– Рота, становись! – зычно подал он команду. – Равняйсь, смирно! Равнение на середину!

И зашагал строевым к Петренко. Обычная, рутинная процедура, происходящая в войсках несколько раз на дню, в этот раз вызвала у старлея противоречивые чувства.

С одной стороны, было приятно, что рота продолжает жить, выступая единым, спаянным и слаженным военным организмом. С другой стороны, Александр ощутил острую тоску по погибшим и раненым товарищам. Чувство собственной вины железными тисками сжало сердце – возможно, что-то можно было сделать иначе, чего-то избежать, где-то сманеврировать?..

Ответить на риторические вопросы было некому, а времени на раздумья не было.

Дыня приблизился и начал рапортовать, дескать, четвертая парашютно-десантная рота выстроена, должность у него – командир первого парашютно-десантного взвода, и воинское звание у него – старший лейтенант, и фамилию он носит Денисенко.

Здороваться с родным подразделением в конце светового дня старший лейтенант Петренко посчитал нецелесообразным, посему просто скомандовал: «Вольно!».

Дыня и продублировал: «Вольно!».

– Все на месте, Володя? – едва успел спросить, как в голове зазвучали церковные звоны, неожиданно подкрался приступ дурноты, кровь заструилась из носа и ушей.

– Вовчик, справляйся сам! – прогундосил исполняющий обязанности командира роты, заслоняя нос ладонями. – Я пойду к Шаману, полежу там, может – станет легче?

– Иди, Хантер! – перепугано ответил Дыня. – Сам дойдешь?

– Дойду! – упрямо заверил замполит, огромным усилием воли направляя нетвердые шаги к машине Шамана.

Красные пятна плыли перед глазами, не успел он пройти и двух шагов, как земля под ногами вышла из-под контроля: резко поднявшись, она болезненно ударила его по лбу… Очнулся старлей довольно быстро – его несли на плащ-палатке четверо бойцов под предводительством санинструктора Бинтика.

– Куда тянете, инструктор? – вроде бы громко спросил офицер, но послышалось лишь глухое сипение. – Стой! – закричал он.

Вышло уже громче, бойцы услышали и остановились.

– Куда тянете? – уже громче спросил Хантер.

– На горке должна быть медицинская машина, – сообщил санинструктор. – Старший лейтенант Денисенко приказал вас туда отнести.

– Отставить! – возразил замполит. – Тяните к Шаману!

– Товарищ старший лей… – начал возражать санинструктор роты.

– Будешь командовать, когда я без сознания буду! – оборвал временный командир подразделения. – Сбегай за медиками, попроси, чтобы пришел кто-нибудь, для меня лучше будет здесь отлежаться! Въехал?

– Так точно! – ответил Муриненко.

– Тогда вперед! – не стал ругаться Петренко. Санинструктор стремглав рванул на горку, а бойцы быстро развернулись, и галопом помчали к Шаманской броне. Сашкина башка качалась в такт бегу, иногда касаясь их ботинок с высокими берцами, и тогда в ней вспыхивали искры, сквозь глаза излучаясь куда-то в бездну афганского неба.

В конце концов, гонки закончились. Хантера поднесли к ящикам, выставленным заботливым Шаманом возле брони, на которые он расстелил сверху спальный мешок, скрутив еще один под голову. Солдаты аккуратно подняли замполита, и положили на логово, не вытягивая из-под него плащ-палатки.

– Спасибо, парни! – отхаркивая загустевшую кровь, промолвил Петренко. – Возвращайтесь в строй, мы с Шаманом тут управимся!

Подчиненные не заставили повторять распоряжение, рванув на построение.

Шаман остался. Выполняя Сашкину просьбу, он отыскал почти чистое солдатское полотенце, смочил в воде, плотно обмотав контуженую голову начальника. Тому стало легче, звон в ушах потихоньку сошел на нет, дурнота исчезла так же внезапно, как и появилась. Потихоньку утихомирилось кровотечение, сначала из ушей, потом – из носа. И вновь воспоминания дали знать о себе…

* * *

…Водитель головного афганского автобуса (переполненного, как всегда, людьми и скотом), ожидавший прохода шуравийской колонны, судя по всему, не знал – какая колонна прется навстречу, большая или нет. Глядя на бардак, царящий среди комендачей, дравар решил выскочить из «кармана», объехать комендантскую броню, рванув в свой кишлак.

Так оно и вышло – комендачи прозевали этот момент, автобус резко их обогнул, выехав на обочину, и покатился навстречу передовому дозору. Расстояние стремительно сокращалось, оставалось метров двести, когда прозвучал взрыв такой силы, что заложило уши.

Автобус наехал на мощный фугас, рассчитанный, очевидно, на танк или боевую машину разминирования. Взрыв страшной силы подбросил тяжелую машину кверху, на землю упали обгорелые и исковерканные ее руины, к тому же – моментально воспламенившиеся. Зрелище не для слабонервных, усиленное так называемым «эффектом дождя» – то здесь то там падали какие-то куски, большие и малые, камешки и железки. Долетая до Сашкиной брони, они производили мягкий шлепок или звон металла, что-то пару раз ляпнуло старлея по каске. Вскоре густая пыль затянула место трагедии.