– Ну что? Есть ли какие-то соображения?

Все промолчали, и после минутной паузы Отон со вздохом заговорил:

– В таком случае, как ни крути, движение к Изуриуму я обязан продолжить. Учитывая наше положение, продвигаться будем как по вражеской территории. Помимо ежевечерней разбивки лагеря, ночные караулы удваивать. С завтрашнего утра префект Катон с половиной своей алы возглавит авангард. Префект Гораций, ваши люди будут прикрывать фланги колонны. Всем офицерам: во что бы то ни стало довести до своих подчиненных жизненную важность не поддаваться на провокации варваров. При прохождении через поселки у местного населения ничего не брать. Если будут хоть какие-то кражи или насилие, зачинщики, а также их командиры жестоко поплатятся – оболью таким дерьмом, что век не отмыться. Я ясно выражаюсь?

Офицеры закивали, сдержанным гомоном выражая согласие. Тогда Отон перевел взгляд на Катона:

– Вы, префект, пойдете впереди нас всех. Если что-то произойдет, взыщу лично с вас. Ну, а если между Римом и Бригантией разгорится конфликт, то я позабочусь о том, чтобы все, от легата Квинтата до самого императора, узнали, что причиной тому послужили вы.

Направленный на него взгляд Катон выдержал, не дрогнув ни единым мускулом на лице. Правда, в душе возникло презрение к этому человеку за его готовность в случае чего переложить это бремя со своих начальственных плеч на плечи подчиненного. Ведь колонна была доверена под командование трибуна Отона. Он знает о данных ему указаниях, о своем долге – и вместе с тем все же увиливает от ответственности за возможные последствия, которую должен нести в соответствии с тем высоким рангом, в который его возвели. Катон чувствовал, что разочаровался в нем. До этого Отон хотя и смотрелся типичным представителем своего класса, но в битве с войском Каратака держал себя достаточно уверенно, даже с некоей бравадой. Может, он просто превысил лимит той самой уверенности, свойственный его натуре? Как показывает служба, это и есть то, что принципиально отличает завалящих офицеров от хороших. Уверенность – источник компетентности. Спесь и бравада порой тоже выручают, но качества эти хрупки и основываются в общем-то на обмане, а не на твердом суждении, а значит, небезопасны. Что это, слабое место Отона? Его ахиллесова пята?

И тут в мыслях темным пятнышком проклюнулось подозрение. А что если он заблуждается насчет этого свойского парня трибуна? Что, если тот намеренно, хотя и крайне осторожно, изыскивает возможность провалить миссию? Может, он и есть тот самый агент, посланный в Бригантию Палласом сделать все возможное для того, чтобы перемирие в провинции не наступило? А его согласие поставить неугомонного префекта в авангард отчасти диктуется соображением, что Катон просто – а главное, естественно – одним из первых погибнет при стычке с варварами? Да, в самом деле, крайне удобное и экономичное решение, достойное похвалы. Одним ударом Паллас провоцирует войну Рима с Бригантией и уничтожает намеченную жертву. Отонова колонна будет вынуждена повернуть обратно, ну а с Макроном можно будет разделаться погодя.

Катон сделал глубокий вдох, после чего произнес:

– Своему долгу, господин трибун, я останусь верен. И не дам повода к новой войне.

– Весьма рад это слышать, – устало ответил Отон. – Ну, а теперь, есть ли еще какие-то соображения? Нет? Тогда все свободны.

Офицеры, поднимаясь, задвигали стульями и стали расходиться. На прохладном, напоенном запахом ночных трав воздухе Макрон блаженно перевел дух. Вокруг стояла зеленоватая неподвижная ночь. Ярко и остро светили с небосклона звезды. В печальном свете невысокого месяца призрачно темнели холмы, на гребне самого ближнего из которых отчетливо виднелся одинокий всадник, наблюдающий оттуда за римским лагерем.

Все офицеры разбрелись по своим подразделениям, а Макрон с Катоном ненадолго задержались вблизи штабной палатки.

– О чем задумался? – отвлек префекта от мыслей центурион. – Ты как считаешь, будет завтра заваруха?

– Да кто его знает… Моя задача – делать свое дело и смотреть, чтобы никто не устроил ее с нашей стороны.

– Ну да… Слушай, а как лихо трибун на тебя все повесил!

– Я напросился, мне и отвечать, – усмехнулся в ответ Катон.

Макрон поглядел на друга. В бледном лунном свете кожа префекта казалась белой и холодной, как мрамор.

– Ты, главное, себя береги. Мне нет дела, что ты там наговорил в палатке. Если завтра кто-нибудь из варваров к тебе сунется, не рискуй. Сразу насаживай на острие, пока он не успел сделать то же самое. Понял меня?

Катон мимолетно улыбнулся.

– Поглядим. – Лицо его стало жестким. – Признаться, меня волнует не только и даже не столько опасность, исходящая от варваров.

– Вот как? А что?

Разговору помешал долетевший до слуха негромкий смех жены трибуна. У входа в палатку дежурили четверо телохранителей, тоже в пределах слышимости.

– Давай-ка не здесь, – сказал Катон, отводя друга в сторону от палатки. – Пойдем лучше винца изопьем. Самое время.

Глаза Макрона сказочно заблестели в лунном свете:

– О! Вот это ты дело говоришь.

Но тут до него дошел истинный смысл сказанного, и его плечи слегка поникли, словно под грузом. Через лагерь друзья двинулись к крытой повозке, умещенной в углу у стены.

На открытом пятачке перед повозкой виноторговца горела жаровня. Здесь где стояли, где кучками сидели люди, прихлебывая из простецких глиняных чашек за неспешными разговорами – так обычно коротают время солдаты после утомительного, но в целом отрадного дня. Небольшая очередь при виде двоих офицеров раздалась, пропуская их к прилавку невдалеке от повозки. За прилавком, подавая чашки клиентам, хлопотал раб, а его хозяин в сторонке возился с кувшинами, что-то разбавляя.

– Нам две, – объявил Катон, доставая из кошелька две медные монетки. – И смотри, чтоб вино было приличное.

Септимий, едва узнав голос префекта, поднял глаза. Он отставил кувшин и подобострастно улыбнулся:

– Дорогие мои господа, вина, увы, нет. Нынче только поска[35], великолепно смешанная моими личными руками с родниковой водой. Освежает наичудеснейшим образом.

– А нам вина давай, – принялся настаивать Макрон.

– Увы, увы, – с глазами, полными сожаления, воздел руки торговец. – Не могу, не велено, по приказу достопочтенного трибуна Отона. Он не желает, чтобы солдаты под его командой пьянствовали. Так что только поска. Ну, в лучшем случае разбавленное вино. Всё, чем могу порадовать. – Септимий чуть понизил голос, но так, чтобы он был слышен окружающим: – Хотя отчего бы не сделать уступку для почтенных господ офицеров, к тому же моих всегдашних клиентов… Для таких вино найдется всегда. Милости прошу к моей повозке, там у меня есть что выбрать.