Владивосток.

24 августа 1904 года

Руднев окончательно позабыл о том, что такое восьмичасовой сон. В очередной вечер, когда он, борясь со слипающимися глазами, пытался написать очередной грозный приказ начальнику порта, в дверь его кабинета как-то особенно суматошно постучали.

– Ну, что там еще стряслось, господи? – вскакивающий из положения «задремал сидя» адмирал опрокинул на так и не дописанный документ чернильницу.

– Никак нет, ваше высокопревосходительство, не то чтоб стряслось… Только тут вот, к вам… По личному делу, – донесся из-за двери странно нерешительный голос ординарца.

– По какому еще, на хрен, личному делу? Какие у меня могут быть личные дела, если я уже третий месяц не могу найти времени даже к мадам Жужу сходить? Ну, кого там еще принесло на мою голову?

– Папа?.. – раздался из-за двери неуверенный ломающийся юношеский баритон.

– Коля? – ноги несгибаемого адмирала, грозы японцев, гешефтмейкеров и дам полусвета подкосились. И он плюхнулся на стул, окунув оба обшлага мундира в лужу чернил на столе.

Петровича конкретно колбасило. Он тупо не мог понять своих чувств к появившемуся в дверном проеме юноше. Он никогда не питал теплых чувств к недорослям, но… – он его ЛЮБИЛ! Ведь это был ЕГО сын… Но у него никогда не было детей…

Однако он прекрасно помнил, как, вернувшись из похода на «Адмирале Корнилове», в первый раз держал на руках маленькое теплое тельце, уютно посапывающее во сне…

Он никогда не видел этого пацана! Но память Руднева услужливо подкидывала все новые воспоминания – вот маленький, но упорный пацанчик ковыляет на нетвердых ногах по паркету. А он вырвался домой, к нему, оставив на время зимы хлопотный пост старшего офицера на вмерзшем в лед «Гангуте». Вот уже крепкий, пятилетний увалень перебирает привезенные ему отцом из плавания по Средиземке на «Николае Первом» сувениры…

И теперь он, никогда не мечтавший о том, чтобы завести своих детей, паниковал от острого приступа отцовской гордости. В Корпусе его сын пятый на курсе!

А что он тут, во Владивостоке, делает? Или…

– Николай, что-то с мамой? Или с Герочкой, не дай бог… – вырвалось у Руднева.

– Нет, с ними все в порядке… Пап… Мы… Я… Я сбежал из Корпуса, вместе с парой товарищей! Папа, возьми нас с собой в море, на «Варяге»… У нас сейчас каникулы, и мы… И ты… ты совсем не писал…

– Что?! Сбеж… – Руднев форменно подавился окончанием сего словечка. «О господи… Какой ужас… И еще во множественном числе. Вот идиоты, маманя дорогая…» – Воспитанник Морского корпуса Руднев, повторите членораздельно и четко: как вы тут, во Владивостоке, оказались?

– Мы поехали к тебе… На «Варяг». Потому что пока каникулы, и мы решили…

– Вы решили?! Повоевать захотелось, да? Пока каникулы… Совсем очумели, что ли, сопляки пятнадцатилетние? А вы хоть подумали, насколько вы готовы к походу на настоящем корабле и на каких, собственно, должностях вы себя видите? А то у меня нехватка только в кочегарах…

– Папа! Мы готовы! Только возьми…

– Я «возьми»?! Да вас скоро конвойные брать будут, стервецы! Мальчишки!!! Молоко на губах не обсохло, а туда же, на войну…

– Но…

– Молчать! И стоять смирно, когда к вам обращается старший по чину… Вы и ваши недоросли-дружки совершили воинское преступление. А именно – дезертировали с места службы в военное время. Я прямо сейчас обязан вас арестовать. После чего вас ожидает трибунал. Военно-полевой суд. Уяснили, воспитанник Руднев? Что молчим? Где остальные два ухарца?

– В гостинице…

– Здесь?

– Нет… У Воскобойникова.

– Номер? Фамилии?

– Четвертый. Валерий Урусов и Лева Галлер.

– Ясно. Князюшка еще один, значит, до кучи, на мою голову… Боже, какой кошмар… Тихон!

Ординарец мгновенно материализовался у двери:

– Чего изволите, ваше высокопревосходительство?!

– Вот что, голубчик. Передай-ка старшему по караулу, чтобы его орлы немедленно препроводили двоих заср… господ беглых корпусных воспитанников из гостиницы, адрес и фамилии здесь я ему написал, на гарнизонную гауптвахту. Тунеядцы обуревшие…

– Но, папа!..

– Молчать, сказал! Не доводи до греха… И пусть там проследят, Тиша, чтоб покормили их нормально. А лучше сам присмотри, не сочти за труд. Завтра с утра этой сладкой парочкой займусь. Все понял?

– Так точно! Будет исполнено в точности! Дело-то оно понятное… – в глазах Чибисова, вытянувшегося перед Рудневым, проскакивали лукавые искорки, бывалый унтер смекнул, что к чему.

– Вот и ладно. Поторопись-ка, дружок, будь любезен. И… На-ка вот… Об исполнении сегодня можешь не докладывать.

– Есть! Премного благодарим!

Когда дверь за вестовым закрылась, Руднев встал, прошелся пару раз по кабинету, в упор не замечая стоящего посреди ковра по стойке смирно сына. После чего, наконец, остановился прямо перед ним…

Неторопливо смерил взглядом снизу вверх. От носков потоптанных ботинок, которым вакса и щетка пытались придать щегольской вид, до слегка напуганных, но таящих в глубине обиду и вызов, таких любимых, таких дорогих серых глаз… Помолчал…

«Нет, не мальчик уже. Как ни крути, а это поступок… Парень хочет сражаться за свою страну. Да, конечно… Кураж, юношеский задор, куда же без этого… Но все-таки не это главное… Господи, как быстро они взрослеют! И как быстро пролетает жизнь… А пуля или осколок? Они ведь летят еще быстрее…

Федорыч, а что тут поделаешь? Есть такая профессия – Родину защищать… Блин! А еще драть их в детстве надо! Как сидорову козу! Ух…

В британском флоте за такие художества на заднице и лоскута целой кожи не оставили бы. И это в лучшем случае. Ну, да что с них взять? Просвещенные мореплаватели…»

Несмотря на всю отеческую злость, закипавшую в связи с явлением блудного отпрыска, и вызванные этим неизбежные дополнительные проблемы, Петрович прекрасно понимал, что тот наверняка настоит на своем и пойдет в море вместе с ним. Максимум, что он сможет сделать, это определить его перед боем на самый забронированный и быстроходный корабль эскадры – «Громобой». Но…

Но отказать «юноше бледному, со взором горящим», своему сыну, который незнамо как проехал через всю Россию, чтобы попасть на войну… Он не сможет. Как и его друзьям. Да и смог бы – это было бы полным свинством. Кстати, ребята, что рванули из Корпуса вместе с Колей… Галлер, если память не подводит, в нашем мире стал одним из лучших сталинских адмиралов. Урусов – этот вообще артиллерист от бога.

А ведь любопытно: если молодые люди бегут не от войны, а на войну – значит, они считают ее правильной, своей. Похоже, что Вадик-то в Питере не зря хлеб с маслом ест. Да…