Мне же, стыдно признаться, вскоре стало не до восторгов: испытал я вдруг резкий приступ морской болезни, чего вообще-то со мною давно не случалось. Наверное, нервное напряжение могло поспособствовать. Слава богу, что трудности эти прошли так же внезапно, как и настигли меня. Когда против воли тела моего заступил на вахту. То ли ветром пообдуло на мостике, то ли думать пришлось о другом, но через час какой-то на вахте все отступило, и я почувствовал лютый голод, коий и утолял черным кофе с галетами до самой смены…

Вернемся теперь к последним эволюциям эскадры, проводившимся два дня назад. Они заключались в том, что адмирал подымал сигналы – «неприятель идет с носа», «с правой, левой стороны», «с кормы» и прочее и, не ожидая разбора сигнала всеми судами, начинал соответствующую эволюцию, согласно тактике. А именно: строил строй фронта, пеленга или кильватера, причем обоз наш немедленно отбегал за линию, а крейсера прикрывали его с уязвимых направлений. Этими эволюциями адмирал хотел окончательно утвердить в памяти командиров, что он будет делать в бою, в случае встречи с неприятелем. Среди сигналов был и сигнал о появлении неприятеля, и согласно ему, суда производили эволюцию, строя строй фронта на неприятеля. Затем маневрировали в отдельных отрядах. Друг против друга. И в конце отрабатывали прикрытие своих транспортов от «эскадры противника», чью роль играли «Штандарт» и «Жемчуг» с «Изумрудом». Получалось уже вполне сносно.

Уголь было приказано догрузить только до полного запаса в ямах, что и было сделано. Относительно же влияния запасов провизии и материалов, которые действительно были на судах в изобилии, то вес их по самому простому подсчету был настолько невелик, что мало влиял на углубление судов. Запасы боевые были только в количестве обыденного снабжения судов +20 %. После этого, как я уже говорил, наш угольный обоз был отпущен окончательно, причем каждый уходящий транспорт имел свою задачу и предписание.

Когда мы двинулись в сторону Формозы, то пошли в строю одной колонны с броненосцами во главе. За нами шли вспомогательные крейсера с ГЭКом, и, помнится, командир наш очень волновался: не навалил бы на нас идущий в кильватер нам огромный лайнер, а это был «Неман». Крейсера вели разведку вокруг, но за видимый горизонт не уходили, так что это была не разведка даже, а свободное построение для них, что, конечно, помогало бороться с волной. На следующее утро дождь несколько ослабел, но мы вошли в туман, который находил сначала полосами, а к обеду превратился почти в сплошной, с видимостью меньше 5 кабельтовых, так что мы видели вполне хорошо лишь идущих перед нами «Святителей» и темную громаду нависающего за кормой «Немана».

Вскоре ясно стало, что адмирал решил обходить остров Филиппинским морем, так как стали забирать к Ost. Около 14 часов пополудни корму «Светлане» обрезал коммерческий пароход в 3500–4000 тонн. От нас его, конечно, не видели, но на флагмане посчитали, что мы открыты, после чего адмирал перестроил эскадру в две колонны, а с рассветом следующего дня в четыре, идущие параллельно друг другу в трех кабельтовых. В средних – транспорты, по бокам от них – броненосцы. Впереди строем клина пять крейсеров, в замке «Русь» и «Штандарт». К Формозе мы, однако, не пошли. Вместо этого, миновав широту ее южной оконечности милях в 120 от острова, адмирал принял строго на Nord. Мы шли к Шанхаю!

Ночью на нашем телеграфе стали отпечатываться чьи-то короткие переговоры, имевшие вид шифротелеграмм. Причем раза два передачи велись близко от нас. Сомнений в том, что это японцы нас ищут, ни у кого не было. Мы же ни о чем не телеграфировали, адмирал запретил это категорически. Под ключи приказано было подложить кусочки картона, так что даже случайно сделать искру было совершенно невозможно.

Через три дня неплохого для свежего состояния моря хода милях в пятидесяти южнее широты Шанхая мы в 3 часа пополудни легли в дрейф у группы невысоких, покрытых густой тропической растительностью островов Люхэндао, просматривающихся впереди и к западу от нас сквозь редеющий туман, и стали чего-то ждать. До этого переход, к удивлению многих, проходил почти без поломок и остановок. Но вот случилось: с «Камчатки» дали семафор о выходе одного котла. Флагмех туда ездил, но что и как решили, нам известно не стало. Механики, воспользовавшись паузой, учинили машинные авралы.

К вечеру адмирал поднял сигнал: «Быть готовым к встрече с неприятелем». Все стали заваливать леера по-боевому, в наши стальные шлюпки налили воды выше половины высоты, как резерв для тушения пожаров ведрами, убирали в трюмы все, что лишнего и горючего еще оставалось наверху, разнесли шланги, проверили водонепроницаемые двери, артиллерийскую подачу. Вскоре старший офицер доложил командиру о том, что корабль к бою готов.

В том, что это, скорее всего, наша последняя стоянка перед решительными событиями, сомнений ни у кого не было. Туман весь день редел, шторм, еще вчера поутру изрядно нас валявший, потихоньку сменился ленивой зыбью, море казалось даже каким-то маслянистым. После 17 часов прояснилось. Крейсера наши разбежались в круговой дозор, уйдя почти за горизонт. «Русь» подняла аэростат. Переговоры японцев мы все еще слышали, но пока весьма отдаленные. Тем не менее все понимали, что грозный час приближается. И на каждом это ожидание отражалось по-своему. Тем более что никто из нас не знал о причинах столь долгой остановки, и спокойствия это, конечно, не добавляло.

Все члены кают-кампании провели вечер поразному, меня же ноги принесли на крыло носового мостика, где я с удивлением увидел лейтенанта Апостоли с его фотоаппаратом. Он пользовался моментом, чтобы, как он сказал, «в последний раз запечатлеть эскадру и каждый ее корабль, пока мы еще все вместе…» И я с ним тоже смотрел долго на наши суда. Вечер был дивный, море отражало тонущее в нем солнце во всей роскошной закатной красе. Зрелище волшебное, и мы разговорились. Конечно, о будущем сражении. И, глядя на стоящие рядом «Потемкин» и «Орел», долго спорили о том, как лучше размещать артиллерию среднего калибра – в башнях или казематах. Апостоли оказался яростным сторонником башен. Я же, как и раньше, считал, что казематы по целому ряду причин предпочтительнее. Спор этот разрешил командир, который снизу услышал наши препирательства и попросил меня отправляться спать, так как мне скоро стоять «собаку»…

Как всегда, и здесь высказалась смешная сторона человечества, хотя и в исключительном случае. Я говорю о курьезе, который был со мною, когда мы уже закончили всю подготовку к ожидаемому сражению. Ко мне в каюту пришел прапорщик Т. и просил меня сегодня же заплатить ему 9 рублей за саблю, которую я хотел у него когда-то купить; так он решил, что может случиться, что покупателя убьют в бою и он останется с ненужной ему саблей! В эту ночь офицеры и команда стали на две вахты, и я оказался на вахте с 4 до 8 часов утра старшим вахтенным офицером…

В семь часов вдали, в посветлевшей восточной стороне горизонта, показались девять силуэтов больших, судя по всему, военных кораблей, явно направлявшихся в нашу сторону. Командира разбудили, и нам стало даже радостно, как спокойно и весело он сказал: «Ну-с, господа, кто старое помянет… Давайте к делу. Работенка та еще будет!» Пробили тревогу, адмирал приказал броненосцам через четверть часа иметь 14 узлов, крейсера двинулись к транспортам, и только «Изумруд» наш, набирая ход, побежал навстречу неизвестным…