Андрей поднял бровь.

— Они говорили о желании наказать ее за погибших пуштанов, осудили на казнь за смерть Веры Дмитриевны, Геннадия Петровича и Татьяны Поповой. Но, думаю, все это лишь самооправдание, истинные причины другие.

— Я тоже так считаю, — кивнула я. — Нина многие годы жила под гнетом матери, которая отняла у нее ребенка, а у раба копится ненависть к хозяину. Элла, узнав правду о своем рождении, возненавидела Елизавету Гавриловну. Но им обеим не хотелось признавать, что мотив у них — вульгарная месть старухе. Вот они и нашли для себя оправдание: мол, наказывают убийцу пуштанов, Васькиной, профессора и Поповой. То есть хотели выглядеть в собственных глазах благородно.

Платонов усмехнулся:

— Или жаждали заполучить драгоценности, смыться от тех, кого не любили, спрятаться в тихом месте и наконец-то жить счастливо, но признаться в этом не могли даже себе. Однако очень терпеливые дамочки — дождались, пока Иванова смерть созреет, планировали убийство, каждый день улыбались Елизавете, зная, что уничтожат ее. Почему раньше не подлили всем снотворное и не смылись? Отчего решили отказаться от столь долго подготавливаемого убийства старухи? Из-за смерти Кати? Что-то мне в это не верится.

Я пожала плечами:

— Сейчас повторю слова, сказанные тобой пару дней назад: «Есть вопросы, ответы на которые неизвестны». Впрочем, если когда-нибудь я столкнусь с Ниной Анатольевной и Эллой, непременно поговорю с ними на эту тему.

— Нет, ты их более не увидишь, — подвел итог разговору Андрей. — Мать и дочь умны и хитры, они удерут куда-нибудь подальше. Да и искать их не станут. Елизавета умерла от инсульта, а доказать, что Николаевы пытались ее убить и случайно лишили жизни Катю, мы не можем. Конец истории.

Третьего сентября я приехала на вокзал, нашла поезд со смешным названием «Лабуда», подошла к вагону с табличкой «сингл-бизнес» и протянула проводнику билет.

— Вам не ко мне, — вежливо улыбнулся тот.

— Почему? — удивилась я.

И услышала в ответ:

— У вас два проездных документа: один на место шестнадцать, другой на полку с номером семь в десятом вагоне, а он дальше.

— Не может быть, — заспорила я, — брала «сингл-бизнес», купе целиком.

— Владимир Сергеевич, выйдите-ка, — крикнул стюард.

На платформу спрыгнул мужчина лет сорока пяти и представился:

— Бригадир поезда Сафонов. В чем проблема?

Я протянула ему билеты, рассказала о желании ехать первым классом в одиночестве и завершила речь пассажем:

— Кстати, вот еще и квитанция об оплате топливного сбора, вип-комплекта еды и прочего.

Проводник и начальник переглянулись.

— Что-то не так? — спросила я.

— Понимаете, — протянул Владимир Сергеевич, рассматривая выписанную служащей агентства «Кэмел — верблюд дорог» бумажку, — вас, похоже, надули. РЖД никогда ничего такого с пассажиров не берет. Все учтено в стоимости билета, а что касается благотворительного взноса для железнодорожных животных…

Услышав последние слова бригадира, проводник расссмеялся, попытался изобразить кашель и удрал в вагон.

— …О таком я вообще никогда не слышал, бред какой-то, — закончил фразу бригадир. — Напишите заявление, укажите, где билет брали, я доложу начальству, пусть разбирается с мошенниками.

Я вспомнила Марину, которая жаловалась мне на отсутствие денег для покупки мебели, и пробормотала:

— Ясненько…

— Теперь о ваших билетах, — продолжил Владимир Сергеевич. — Сами подумайте, ну как они могут быть выписаны в одно купе, если одно место седьмое, а другое шестнадцатое? И цена их как за два купейных, «сингл-бизнес» в три раза дороже стоит.

Я растерялась, забормотала:

— Мне очень надо в Каргополье, у подруги свадьба…

— Так езжайте себе спокойненько, — улыбнулся бригадир. — У вас два места, идите в вагон, выбирайте соседей поприятнее.

Поняв, что придется путешествовать в компании посторонних людей, я нашла купе, открыла дверь…

На нижней полке сидели трое солдат, наряженных как клоуны на Пасху. На гимнастерках сверкало множество самых разных значков, а еще их украшали аксельбанты, похоже, из бельевых веревок. Фуражки, лежавшие в сетках на стене, украшало нечто, смахивающее на метелки для стряхивания пыли с хрупких предметов, а на пальцах добрых молодцев сверкали перстни из самоварного золота с изумрудами, здорово похожими на осколки бутылочного стекла. Поезд еще не тронулся, а у трех богатырей лежали на столике колбаска, жареная курица, помидорчики-огурчики и прочая еда в немалом количестве.

— Здрассти! — сказали они хором.

Потом один добавил:

— У нас две полки нижние, но вы не переживайте, мы вам одну уступим.

— Завсегда женщин уважаем, — прибавил второй. — Если кушать хотите, присаживайтесь.

— Праздник у нас, — вступил в разговор третий, — дембеля мы, домой едем. Закусите с нами? Все свежее, тока что на платформе купили.

Я попятилась.

— Спасибо, ребята, приятного вам аппетита, я ошиблась купе.

— Жаль, — вздохнул первый, — приятно было бы с симпатичной дамочкой ехать.

Я вышла в коридор и перевела дух. Путешествовать сутки в компании дембелей развлечение незабываемое, но мне это не нужно. Будем надеяться, что с другим билетом повезет больше.

Состав тронулся. Хватаясь за поручни, я добралась до конца вагона и вошла в другое купе. На меня уставились три бабульки.

— О, приперлась, — сердито заметила одна. — Надеялись, одни покатим, без чужих.

— Молодые в последний момент прискакивают, — проскрипела вторая. — Безголовые, чего с них взять.

— Твоя полка верхняя, — отрезала третья. — Залезай аккуратно, ноги не свешивай, не шуми, веди себя тихо.

— У меня нижнее место, — возразила я.

— Старшим уступать надо!

— Ишь, решила пенсионерку под крышу запихнуть?

— Наглые какие девки пошли! — хором завозмущались старухи. — Лезь, куда велено, и помалкивай. Мы тишину любим, давлением страдаем.

Пару секунд я пребывала в растерянности. Наконец решила, что вредные бабки будут более тихими спутницами, чем солдаты, вскарабкалась на полку, легла, закрыла глаза и задремала.

— Ой, мороз, моро-о-оз! — визгливо заорали снизу. — Не моро-о-о-зь ме-еня!

— И моего-о-о коня-я, — присоединился к дисканту бас, — лоша-а-адку-у-у мохноногую-ю-ю.

— Не порти песню, вечно слова путаешь!

— Нет, это ты, старая дура, куплет забыла. Смолоду тупой была, сейчас и вовсе гусыней стала.