— Я хотела спросить… Какие новости во Дворце? Ты не был у нас несколько дней. Я понятия не имею, что происходит в королевстве.

— А мне показалось, ты не об этом хотела поговорить… — дракон усмехнулся. — Но будь по-твоему. Дела в королевстве идут неплохо. Клавдий и Мислав под замком. Будет суд, как ты и требовала. Но участь обоих незавидно. Народ не прочь видеть их на виселице. Особенно Клавдия. Он столько вреда подданым причинил, что теперь даже я не кажусь им кошмаром. Но все ждут тебя, разумеется. Свою будущую Королеву.

Я предпочла пропустить последнюю фразу мимо ушей. И уж точно не заострять на ней внимание.

— Что с Александрой? Как она… хм… на новом месте?

— Я не интересовался ее впечатлениями, — дракон закатил глаза. — Мне доложили, что проблем с переездом в старый замок Клавдия не возникло. Александра живет в довольно строгих условиях. И так будет всю ее оставшуюся жизнь. Лусия пока во Дворце. Остается под домашним арестом. Закатывает истерики. В изгнание она не хочет, служить в храме — тоже. Остается выдать ее замуж. Но я не завидую будущему мужу, кем бы он ни оказался.

— А Принц Томас? Что с ним?

Родерик едва заметно улыбнулся.

— Не называй его Принцем. Просто Томас. Принц один. Бран. Что до сына Клавдия и Александры, у нас состоялся обстоятельный разговор, когда его игра в молчанку закончилась. Мне понравился этот юноша, как ни странно. Совсем не похож на родителей. Видно, вся гадость Лусии досталась. В общем, Томас никогда не желал получить трон. Он желает путешествовать, приносить пользу королевству, ведя переговоры с другими правителями. Я подумал, что это не худший вариант. В конце концов, он ваш с Браном двоюродный брат. Пусть подучится и служит на благо семьи и королевства, коли есть желание. Что думаешь?

— Ты веришь, что он искренен?

— Верю.

— Тогда я согласна.

Мы помолчали. Потом дракон без предупреждения по-хозяйски притянул меня к себе, обхватив руками бедра.

— Так о чем ты хотела поговорить на самом деле, Тереза? — спросил он, глядя мне в глаза с толикой веселья. — Ты задавала столько вопросов о Таммин.

— Я… я просто… Я хотела…

Родерик понял, что ничего путного я не скажу, и просто заткнул мне рот поцелуем. Нахальным и требовательным. Я не отстранилась. Потому что мне нравился его напор и, что греха таить: я соскучилась по его ласкам и… по нему самому, пожалуй, тоже. И какая разница, видит нас сейчас кто-то из окна или нет? Мы женаты, в конце концов.

Однако Родерик отстранился. Снова посмотрел в глаза, наверняка, разглядев там желание, легко разожжённое и без драконьей магии.

— Не надо сравнивать себя с Таммин, — проговорил он, продолжая прижимать меня к себе. — Она предательница. И всегда была лгуньей, ищущей выгоды.

— Я тоже лгала. Ты забыл? Я попала сюда под видом Лусии.

— Тебе приказали и, подозреваю, не оставили выбора. Ты лгала о своем имени, но не о том, кто ты есть. Ты всегда была собой. Дерзкой, но сильной и благородной. И именно такая ты заставила меня вспомнить, что жизнь не закончена, и многое возможно.

Он не сказал каких-то важных слов. В смысле, личных слов. Но из его уст это было равносильно признанию в любви. К тому же, какой смысл отрицать его отношение ко мне? Родерик не раз доказывал его поступками.

Я ничего не ответила. Прильнула к его губам. Так же жадно, как и он считанные мгновенья назад.

Но насладиться поцелуем нам не дали.

— Не хочу мешать, но… — раздался рядом голос Брана.

Мы отпрянули друг от друга и уставились на моего призрачного братца, который так нахально прервал нас в очень личный момент.

— Что случилось? — спросил Родерик, верно рассудив, что Бран не стал бы лезть без веской причины.

Но близнец глядел только на меня.

— Ты ЭТО чувствуешь? — спросил звенящим от волнения голосом. — У меня будто узел в груди развязался. Вот-вот крылья вырастут, и я воспарю.

— Хм…

Я постаралась прислушаться к собственным ощущениям и осознала, что Бран прав. По телу разливалось странное тепло, и в то же время меня наполнила невероятная легкость. И дело было вовсе в моих чувствах к мужу и нашем тесном общении. Что-то изменилось. Во мне. И в Бране тоже. В нашей связи. Она стала крепче. Теперь я нутром ощущала, что мы единое целое. И это ни капли не пугало. Я точно знала, что мертвая часть не причинит вреда живой. Мы достигли равновесия.

— Думаю, когда мы лечили Таммин и нашу часть замка, умудрились сделать что-то и с собой, — предположил Бран.

— Так и есть. Даже не сомневайся.

— И что это значит? — спросил близнец. В полупрозрачных глазах светилась надежда.

— Это значит, что проблема решилась, — широко улыбнулась я, радуясь, как ребенок. — Нам не нужна ничья магическая помощь. Мы освободили себя сами. И теперь можем отправляться, куда захотим. Мы свободны…

Три месяца спустя

— Вы, правда, сможете помочь моему сыну, Ваше Величество? — спросила сухопарая старушка, переводя тревожный взгляд с меня на лежавшего на кровати мужчину лет тридцати. — Он всю жизнь был болезненный, но сейчас… Сейчас смерть стоит на пороге. А ведь он еще молод. Мог бы жениться, детишек завести. Он ведь у меня единственный. Больше никого. Ни других детей, ни внуков. Да и мужа давно похоронила.

— Ш-ш-ш… — я приложила палец к губам, и старушка примолкла, сделала шаг назад.

Мне требовалась тишина, чтобы сосредоточиться. И Брану, стоявшему рядом, тоже.

Задача предстояла непростая, но вполне выполнимая.

Именно такие “задачи” были как раз для нас. И только такие!

Зора с Минервой долго ломали головы, пытаясь понять, как именно действует наш с Браном дар. Одно было очевидно — мы умеем исцелять, что доказали в прослойке. Исцелили Таммин, а потом и замок в порядок привели, считая ту — другую сторону. После нашей работы она просто исчезла. Остался самый обычный коридор в северной части. И никакого второго слоя. Однако знахарки считали, что всё не так просто. Они разбирались, экспериментировали и, в конце концов, пришли к выводу, что мы родились целителями, однако потом всё пошло наперекосяк. Смерть Брана изменила наш дар.

Каким образом?

Всё просто. Или, наоборот, непросто.

Мы могли лечить лишь тех, кто находился на пороге смерти. Как мужчина, что лежал сейчас перед нами. Обычные недуги были нам с близнецом не подвластны. Мы могли вмешаться только в самом конце. И только один раз. Если пациент заболеет снова (пусть даже через много лет), помочь ему бы будем не в силах.

Впрочем, и отвести неминуемую гибель однажды — уже немало.

— Ты видишь? — спросила я Брана после того, как оценила обстановку.